Удивленный такой резкой сменой настроения нападавших, Николас заозирался – и услышал позади нарастающий треск.
Спасаясь от опасности, которую не видел, но почувствовал ясно, он прыгнул вперед и влево.
Совсем рядом с ним тяжко грохнул в грязь невидимый снаряд, холодные брызги стегнули разгоряченное тело. И сразу что-то еще зашуршало сверху, рассекая воздух, и Николас немедля перекатился еще дальше.
Снова тяжелый удар, сотрясший почву, и брызги в спину.
Тут же он вскочил.
– Бог ты мой… – просипел тот же голос.
Два массивных корневых отростка, выточенные в виде передних копыт громадного козла, подломившись у основания, опустились к земле; заостренными концами они вонзились в грязь. Николас выхватил еще два сюрикена и, зажав их между пальцами обеих рук, осторожно стал приближаться к покореженному истукану. Он не сводил с него глаз, лишь изредка подглядывая на собственные следы в грязи. Вот тут он стоял – точно в это место ударило первое копыто. Вот сюда он перекатился – туда ударило второе.
Это никак не могло быть случайностью, но и среди корней никого, кто мог бы подрубить или подпилить «копыта», найти не удалось. Убедившись, что врагов поблизости нет, Николас спрятал стальные звездочки. Вокруг сильно потемнело – почти все факелы были сбиты во время схватки и захлебнулись в грязи; те же, что стояли за спиной истукана, повалило сотрясением почвы – когда падали тяжелые «копыта». Лишь один факел остался светить. Николас обернулся к тоненькому силуэту, скорчившемуся под задними копытами черного козла.
– Боже всемогущий… – донеслось от силуэта. – Пресвятая Богородица, славлю тебя за спасение недостойного раба твоего…
Одетый лишь в драные панталоны, низенький и тощий человечек с длинной всклокоченной бородой, под которой болтался обрывок удавки, вскинул глаза на подходящего к нему Николаса и поспешно добавил:
– И вас, конечно, господин, тоже славлю…
– Ты это видел? – спросил Николас. – Они подпилили копыта!
– Что, господин? Какие копыта? Здесь такая темень, а в ушах у меня шумит от проклятой удавки… Но, кажется, дикари разбежались?
– Где мальчик?
Человечек запустил руки себе под бороду, потер шею:
– Я, господин, молил Господа нашего и спасителя Иисуса Христа и матерь его Богородицу о легкой смерти от удушья в мешке, в котором они тащили меня сюда. Проклятая дерюга воняла тухлой рыбой и совсем не пропускала воздуха! И едва-едва мои молитвы не были услышаны… – Он выразительно оттянул конец веревки. – Правда, в мешке честному христианину и слуге Христову помирать предпочтительнее, чем в позорной петле, истекая кровью от мелких ран… Но, хвала Господу, я еще жив! А ведь на волосок был от смерти. Ближе даже, чем тогда, в прошлом году, в…
Человечек явно намеревался перейти непосредственно к рассказу о своих прошлогодних злоключениях, но Николас его прервал.
– Где мальчик? – повторил он свой вопрос.
– Отрок, которого принес сюда Гагл? – уточнил человечек.
– Именно… Тебе знаком свинорылый?!
– Гагл-то? Конечно, господин. Они все мне знакомы. И Гагл, и Вуг, и Лисия… Ах да, отрок! – воскликнул бородатый, очевидно заметив нетерпеливое движение Николаса. – Они готовили его к обряду причащения, как и меня. Вон он!
Бесчувственное тело мальчика оказалось скрыто накинутым на него пустым мешком – потому-то Николас не заметил его сразу. Он поспешно подбежал к мальчику и склонился над ним, проверяя биение сердца в груди.
Сердце билось.
Мальчик находился в глубоком обмороке, из которого, судя по багровому кровоподтеку, расползсшемуся на поллица, не выйдет еще долго. На шее у него обнаружилась петля. Николас попробовал, растянув, снять ее, но петля была нескользящей. Тогда он просто разорвал веревку. И тотчас же его всколыхнула неожиданная мысль. Эльваррум! Николас отыскал среди обугленных обломков повозки мешок с железной шкатулкой. Мешок не успел сильно обгореть Взвалив его на плечо, Николас вернулся к мальчику. И присел рядом. Вокруг ничего не было слышно, кроме слабого потрескивания единственного оставшегося стоять факела. Бородатый человечек, все еще покашливая и потирая горло, ползал среди трупов, что-то ища. Шарил руками, ойкал, натыкаясь на мертвые тела. Видимо, он был подслеповат. Впрочем, об этом можно было догадаться и раньше – чудом спасшись, не пытался бежать во тьму, как сделали бы многие на его месте. Да еще и называл Николаса «господином», не видя в нем того, кого видели участники шабаша.
На всякий случай Николас закрыл глаза и на мгновение сосредоточился. Нет, опасности рядом не чувствуется. Только… Немного странное ощущение исходит от громадного черного козла. Будто истукан не бездушный предмет, а враг, живой и еще опасный, лишь затаившийся на время, выжидающий момент, чтобы ударить в третий раз…
Оставшиеся в живых бежали и вряд ли вернутся. Да если и вернутся… Николас посмотрел на изуродованное лицо мальчика и стиснул зубы. Ему, пожалуй, даже и хотелось, чтобы они вернулись. И пусть их было бы впятеро больше, вдесятеро…
Бородатый, выползший из темноты с бурдюком в руках, хрипло покашлял, словно пытался обратить на себя внимание.
– Что еще за причащение? – повернул голову в его сторону Николас.
– Причащение невинности, господин, – с готовностью отозвался человечек, вытирая губы, испачканные густым вином. – Они подвесили бы нас на рогах Черного Козла и, так как удавки лишь затрудняют дыхание, но не причиняют смерти, кололи бы нас вилами и ножами, а живую кровь пили. Кровь невинных, выпитая в ночь с пятницы на субботу в тринадцатый день месяца, обладает магической силой. Причастившегося ею не поразит никакая болезнь, даже чума. Может быть, вы, господин, считаете это глупыми выдумками, но ведь Халию чума обошла стороной. Вы слышали об этом, господин?
– Я слышал о том, что чума передается от человека к человеку, – ответил Николас, – а в здешних местах нужно скакать сутки, чтобы хоть кого-то встретить…
– Это так! – закивал человечек. – Гиблые земли! – Он надолго приник к горловине бурдюка и, оторвавшись наконец, шумно выдохнул.
Николас с удивлением отметил, что бурдюк, только что полный наполовину, почти опустел. Затем он перевел взгляд на мальчика. Причащение невинности, значит… Что ж, Империя велика, окружающий ее мир еще больше. Отвратительных ритуалов, принятых у различных народов, не счесть. И все же… Если мальчик худо-бедно подходил под определение невинного создания, то этот лилипут, хлещущий вино, как простую воду…
– Простите, господин, – икнув, проговорил человечек, словно угадав его мысли, – я немного взловно… взволнован… и забыл представиться. Меня зовут отец Матей, я священник церкви Святого Иоанна, посланный в Халию нести здешним крестьянам слово божие.
– Проповедник, – усмехнулся Николас и вдруг смолк.
Негромкий треск заставил его вздрогнуть. Николас вскочил. Ему показалось, что Черный Козел шевельнулся. Рогатая башка чуть повернулась в его сторону. Невольно отстраняясь, он теперь совершенно ясно почувствовал угрозу, исходящую от громадного истукана. Николас не раздумывал. Если ощущаешь опасность, природу которой не можешь понять, лучше держаться от этого места подальше. Он взвалил на одно плечо мешок со шкатулкой, на другое – мальчика и направился к подъему из ложбины, внимательно глядя под ноги, чтобы не споткнуться о какое-нибудь из множества мертвых тел, увязающих в донной грязи.
Одолев подъем, он услышал торопливые шаги за спиной.
– Подождите, господин! – задыхаясь, прокричал священник. – Не могу же я остаться здесь один! Гагл и другие… Мне теперь нельзя возвращаться, а у меня нет ни осла, ни повозки, чтобы уехать…
Николас шел по следам в степной пыли. Где-то недалеко должен быть труп битюга, а там и куртка, и перевязь с мечом. Кинжалы и сюрикены можно сковать самостоятельно, если есть подручные материалы и хорошая кузница, но сделать такой же меч, как тот, который он вывез с Драконьих островов, к которому давно привык и подобного которому нигде в Империи не видел, – это было ему не под силу. Даже там, на Драконьих островах, такой меч был редкостью. Мечи такого качества невозможно купить. Чтобы заслужить право носить его, Николасу пришлось задержаться на островах еще на три года.