- Да, я изредка еще езжу в больницу Хопкинса. Толку, разумеется, никакого. Понимаешь, сынок, - теперь Бленд говорил тихо, дружески, - с тех пор как мы с тобой виделись, я совершенно ослеп.
- Я не знал. Неужели совсем...
- Совсем! Да-да, совсем! - подтвердил Судья и вдруг запрокинул незрячее лицо и громко, ехидно захохотал, выставляя почерневшие зубы, словно не мог не поделиться развеселой шуточкой. - Уверяю тебя, мой милый, я совсем ослеп. Даже не могу за два шага разглядеть одного из наших самых видных мерзавцев. Эй, Джарвис! - укоризненно бросил он в сторону злополучного Ригза, который уже снова в полный голос разглагольствовал о ценах на землю. - Ты же и сам знаешь, что это неправда! Чего там, приятель, я по глазам твоим вижу, что ты все врешь. - Судья вновь закинул голову и затрясся в приступе дьявольского беззвучного смеха. - Извини, что я тебя перебил, сынок, - продолжал он. - Мы с тобой как будто рассуждали о мерзавцах. Можешь себе представить, - он слегка наклонился вперед, длинные пальцы его ласково поглаживали ребристую полированную трость, - во всем, что касается мерзавцев, я теперь совершенно не могу доверять своим глазам. Полагаюсь только на нюх. И этого довольно. - Впервые лицо его искривила гримаса усталости и отвращения. - Тут вполне достаточно острого нюха. - И, круто меняя тему, спросил: - Как твои родные?
- Да вот... тетя Мэй умерла. Я... я еду на похороны.
- Значит, умерла?
Только и всего. Никаких сочувственных фраз, никакого соболезнования из вежливости, два слова - и только. И минуту спустя:
- Стало быть, едешь ее хоронить. - Он произнес это задумчиво, как вывод, над которым еще стоит поразмыслить; потом прибавил: - Так, по-твоему, ты можешь вернуться домой?
Джордж удивился, переспросил озадаченно:
- То есть... я что-то не пойму. Вы это о чем, Судья Бленд?
Новая вспышка затаенного зловещего смеха.
- О том самом! По-твоему, ты и вправду можешь вернуться домой? - И резко, холодно, властно: - Ну же, отвечай! Можешь?
- А... а почему нет? - Джордж был растерян, чуть ли не испуган. Послушайте, Судья, - заговорил он горячо, умоляюще. - Я же ничего худого не сделал, честное слово!
Снова тихий, дьявольский смешок:
- Ты в этом уверен?
На Джорджа вновь, как в детстве, нахлынул неистовый страх перед этим человеком.
- Ну... ну конечно, уверен! Господи, Судья Бленд, да что я такого сделал? - Он лихорадочно перебрал в мыслях с десяток диких, невероятных догадок, его захлестнуло тошнотворное, гнетущее сознание вины, а в чем он виноват - неизвестно. Подумалось: "Может, Судья прослышал о моей книге? Может, он знает, что я написал о нашем городе? Об этом он, что ли, говорит?"
Слепой тихонько, про себя усмехнулся, эта злая игра в кошки-мышки для него была слаще меда.
- На воре шапка горит - не так ли, сынок?
Уже не в силах скрыть смятения:
- Какой... какой же я вор! - В сердцах: - Да я же ни в чем не виноват, черт возьми! - И горячо, яростно: - Мне не за что краснеть! Ни перед кем! Я всему свету могу смотреть в глаза, черт подери! Мне не в чем каяться...
Все та же призрачная ядовитая улыбка затрепетала в уголках губ слепого, и Джордж умолк на полуслове. "Он ведь болен! - мелькнула мысль. - Может быть, болезнь поразила не только глаза... может быть... ну да, Конечно... он сошел с ума!" И он сказал медленно, спокойно:
- Судья Бленд, - он встал, - до свиданья, Судья Бленд.
Улыбка все не сходила с губ слепого, но в голосе его прозвучала добрая нотка:
- До свиданья, сынок. - Мимолетная, почти неуловимая пауза. - Но не забудь, я пытался тебя предостеречь.
Джордж быстро пошел прочь, сердце его неистово колотилось, ноги и руки дрожали. Что же хотел Судья Бленд сказать этими словами: "По-твоему, ты можешь вернуться домой?"? И что значил этот недобрый, беззвучный, ехидный смешок? Что он прослышал, Судья? Что он знает? А все эти, остальные, - они тоже знают?
Очень быстро он понял, что не его одного - всех в вагоне присутствие слепого повергло в безмерный, безотчетный ужас. Даже те пассажиры, которые никогда прежде не видели Судью Бленда и только что впервые услышали его бесстыдно вызывающие, жестокие слова, теперь смотрели на него со страхом. А жителей Либия-хилла страх поразил с удвоенной силой, обостренный всем, что они знали об этом человеке. Долгие годы он жил среди них дерзко, вызывающе, напоказ. Хоть он и прикрывался маской почтенного человека, это были всего лишь внешние приметы - о нем шла самая дурная слава, но суд сограждан он встречал ледяным ядовитым презрением, которое всем и каждому внушало своего рода уважительный трепет. Что же до Пастора Флэка, Джарвиса Ригза и мэра Кеннеди, этих Судья Бленд страшил потому, что его незрячие глаза видели их насквозь. Его внезапное появление в вагоне, где никто не ждал его встретить, пробудило у каждого в тайниках души неодолимый ужас.
Джордж распахнул дверь уборной - и наткнулся на мэра, тот чистил над умывальником вставные зубы. Пухлая физиономия, которая на памяти Джорджа неизменно изображала наигранную бодренькую благожелательность, сейчас совсем увяла. Услыхав, что кто-то вошел, мэр круто обернулся. И на секунду в подслеповатых карих глазах его отразился немой испуг. Он бессвязно, бессмысленно что-то залопотал, вставная челюсть дрожала в его трясущихся пальцах. Он безотчетно размахивал ею, точно помешанный, бог весть что должны были выразить эти нелепые и жуткие знаки, но в них явно были и ужас и отчаяние. Потом он вставил зубы на место, слабо улыбнулся и забормотал с потугами на свою всегдашнюю веселость:
- Хо-хо, сынок! Вот когда ты меня застукал! Без зубов, понимаешь, разговаривать трудновато!
Да, всюду бросалось в глаза одно и то же. Джордж замечал это во взглядах, в движениях рук, и то же чувство выдавали, казалось бы, самые спокойные черты. Сол Айзекс, торговец, отвел Джорджа в сторону и зашептал:
- Ты слышал, что говорят про наш банк? - Он осекся, торопливо оглянулся, точно испуганный тем, как воровато прозвучал его голос. - Да нет, все хорошо! Конечно, хорошо. Просто наши тут немножко переусердствовали. Сейчас у нас, в общем-то, затишье, но скоро все оживится!
И все они толковали об одном, повторяли то, что Джордж уже слышал. "Дело того стоит! - с жаром говорили они друг, другу. - Через год можно будет получить двойную цену". Они ловили его на ходу и с величайшей дружеской заботливостью уговаривали вернуться и прочно осесть в родном Либия-хилле: "Ты пойми, лучше места нет на свете!" И, по обыкновению, самоуверенно изрекали свои суждения о делах финансовых, банковских, о колебаниях рынка и ценах на недвижимость. Но теперь Джордж ощущал скрытый за всем этим безмерный, дикий, неистовый страх - страх, владеющий людьми, которые понимают, что погибли, но даже самим себе не смеют в этом сознаться.