Именно в ней – в части, обращенной к девушкам, – появляется представление о добродетели, которая ценна сама по себе и которую ничто не должно нарушать: «Седьмая добродетель – исповедание веры, в котором христианин проявляет твердую и постоянную волю, а также непреложное желание исповедать пред Богом и людьми чистое учение Евангелия и при том исповедании в вере остаться, несмотря ни на какой страх, зависть, напасть и муку изгнания».
Таким образом, мир «Юности честного зерцала» разбит на множество кусочков: секулярный и религиозный, мужской и женский, дворянский и народный. И в этом разделении происходит, по-видимому, скрытая, неосознанная, но самая болезненная коллизия этого произведения и русского мира XVIII–XX веков. Дело в том, что все перечисленные аспекты объединяются в четкую, бинарно противопоставленную систему: секулярное – дворянское – мужское и религиозное – народное – женское. Первая система жестка и негуманна, а вторая – практически точное повторение традиционного мировидения, выраженного и в «Домострое».
Но что важно, так или иначе «Юности честное зерцало» предлагает две разные, несовместимые схемы поведения. Это связано с тем, что автор не видит литургической целостности мира, равно как и единого народа и общей системы ценностей. Ни карьера, ни изолированное благочестие в одиночку не могут претендовать на абсолютную ценность – автор, по-видимому, подсознательно это ощутил, раз не ограничился придворной частью, раз противопоставил одному взгляду другой.
Двор прагматичен и не живет по Библии, более того, не хочет по ней жить – это внутри «Юности честного зерцала» факт, однако здесь не предлагается воплотить текст первого Псалма: «Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей» [Пс. 1:1]. Автор «Юности честного зерцала» одним предлагает идти по одному пути, а другим – по другому.
По сути дела, дворянская служба царю, подменяющая и вытесняющая службу Богу, показывается своеобразной жертвой ради управления государством. И в этом сказывается представление Нового времени о государстве как о машине, а значит, механическом (функциональном), а не органическом единстве. У государства есть законы, но нет этики, а потому оно «пожирает» своих служителей. Для государства нет личности, тем более свободной личности, а потому «Юности честное зерцало» гораздо менее либеральный текст, нежели написанный за 150 лет до него «Домострой».
Однако, «пожирая», государство способно наградить – и таковой наградой становится мирская честь. Неслучайно дворянина «Юности честное зерцало» призывает больше всего беречь свою честь. В конце концов, репутация честного, законопослушного, выдающегося и т. д. – вот то, что может предложить государство придворному человеку. Но оно не в состоянии предложить ни святость, ни Царствие Небесное, потому что, существуя для управления людьми, ни святостью, ни Царствием Небесным не владеет.
Придворный мир становится не идеалом, а одним из возможных полюсов. На другом полюсе – непреходящие ценности, которые по-прежнему есть и важны, даже несмотря на то, что могут отнюдь не способствовать карьере. Чтобы как-то преодолеть разломанность мира, автор «Юности честного зерцала» и предлагает гендерное разграничение полюсов. Мужчина жертвует Богом ради государя, мирской чести и карьеры. Женщина жертвует карьерой ради Бога, семьи и вечных ценностей. Так или иначе, но гендерная модель, известная нам по классической литературе, восходит именно к публикуемому памятнику и проблеме, увиденной его автором-творцом.
Таким образом, перед нами два принципиально разных текста, которые нельзя оценивать в терминах, еще недавно популярных, – «прогрессивный» или «реакционный». Они рисуют человека в принципиально разных мирах. Если угодно, «Домострой» рисует человека почти как бы до грехопадения – и его мир целостный, центрированный вокруг Бога, стремящийся к финалу. В этом мире уже есть грех, но он не владеет человеком, более того, есть и уверенность в возможности его победить. Автор «Домостроя» как бы повторяет слова апостола Павла: «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» [1 Кор. 15:55]. «Юности честное зерцало» рисует человека в принципиально ином мире – мире, где возможность быть с Богом «юридически» неотличима от возможности быть без Него. Но парадоксальным образом эта «юридическая» неотличимость наделяет местоположение человека неимоверной ценностью. Подобно свету, «который во тьме светит», в нарушение всей эксплицированной прагматики религиозно-женско-народный мир не оказывается вытесненным светско-дворянски-мужским миром. Более того, в контексте целого религиозно-женско-народный мир превосходит придворный, потому что именно его категории – девальвированные и переоцененные – наделяют хоть какой-то ценностью придворный мир.