Зина пригласила пару человек на девятьсот-пятого-года, к одному она съездила домой в Царицыно. Достойного не появлялось. Все претенденты были скучны и занимали собой очень много пространства и времени. А квартирай нельзя было разочаровать, предать, оставить в нём дурные воспоминания. Ведь он был для настоящей и долгой жизни. Человека туда Зина собиралась привести временного, первого, не последнего, и именно первый был очень важен. На кровати в квартирае уже появилось бельё, в ванной – ванна со шторкой, полотенце, на кухне – плита и мойка, стол, стулья, холодильник. Оставалось купить диван в кухню-гостиную, кресла, украсить стены и полы новыми красивыми вещами. И распределить старые. Время заканчивалось, надо было переезжать, а человек не находился. Зина рассказала хозяевам девятьсот-пятого-года, что не успела с ремонтом на своей квартире, и попросила ещё месяц с полной оплатой. Те согласились, но сказали ей принимать покупателей. Они продавали эту конструктивистскую однушку, Зина оказывалась тут последняя временная жиличка. По утрам и вечерам к ней приходили часто молодые семейные пары с риелторами. Если риелтор или риелторка были тоже молоды, то все они выглядели как компания друзей, которые пришли в музей, не разулись, но надели бахилы. Если риелтор или риелторка годились в отцы-матери своим клиентам, то музейный поход походил на семейный. Иногда приходили, наоборот, взрослые покупательницы с молодыми риелторами или в одиночку.
Все вероятные покупатели пытались включить воображение и избавиться от Зининых вещей и её самой, видеть только стены, сантехнику, потолок, окна, представить, что они могут с ними сделать. Зина понимала их, она знала, что такое искать свой собственный квартирай. Она же тем временем насвайпила Сергея-отоларинголога. Побывала у него дома с отличным ремонтом в двушке-хрущёвке, пригласила его на девятьсот-пятого-года. Он был чуть полноват, скучен только временами и совсем не эгоистичен в сексе, а даже наоборот, и волонтёрствовал в поисковом отряде. Зина решила, что он подходит. Пригласила его в квартирай, он забрал её на машине от «Баррикадной». Рассказывал ей, как доставал руку пластмассового человека-паука из уха двухлетки, смеялся, Зина смеялась. Они ехали, пахучая ёлочка качалась от движения, Зина чуть дремала, темнело, огни тянулись, ехать было спокойно и почти ласково. Тут она проснулась от резкого и склизкого гудка, дальше – крика: Сергей извергал из своего полного горла объёмные слова. Их подрезала синяя машина с вытянутой высокой спиной. Сергей кричал, что их чуть не убили. Он ехал за обидчиком, будто гнался, ругался и сигналил. Покраснел, голова его словно стала больше, глаза округлились и высунулись немного из век. Синяя машина свернула, Сергей замолчал и перестал сигналить. Зина вдруг стала тщательно и отчаянно копаться в рюкзаке и громко говорить, что забыла ключи от новой квартиры. Она попросила остановиться, Сергей механически послушался, она быстро вылезла из машины и впрыгнула в вереницу людей, стремящихся куда-то вместе. Как давно омосковившаяся, она чувствовала, что они идут в метро.
Зина решила отказаться от идеи этого первого достойного человека в квартирае. Надо было дособирать вещи. Заказать перевозку. Переехать. Дообустроить квартирай. За три дня до перемещения с девятьсот-пятого-года пришёл смотреть Саша. Зина дотянула, а теперь спешила. Она знала, что можно заказать услугу сборов и перевозки и ей бы хватило денег на лучшую и самую аккуратную фирму, но ей не хотелось, чтобы кто-то трогал её вещи. Они не валялись, но лежали, сидели, толпились на полу, столах. Зина только что закончила сложный рабочий зум, уставшая, она начала вялую экскурсию – махание руками и монолог. Там вот кухня, санузел совмещённый, тут комната, счётчики, коммуналка 5500, соседи нормальные. Саша первый смотрел не на стены, не пытался раздеть их в своём воображении, сняв с них Зинины вещи и её саму. Он глядел на Зину, на выбранные ей, принесённые сюда предметы. Расспросил, как ей здесь жилось и куда теперь она переезжает. Зине стало приятно и понятно. Через пару дней Саша пришёл снова смотреть квартиру, Зина угостила его пастой, они говорили, потом ночь смыкалась, размыкалась, и они лежали среди коробковых пирамид.