— Люся!
— Молчу-молчу, донна!
Под её умелыми ручками сами собой расправляются две нижних и одна пышная верхняя юбка на платье, споро застёгиваются крошечные жемчужные пуговки, укладываются в причёску волосы — казалось бы, длинной чуть ниже плеч, а такое впечатление, что настоящая львиная грива. Отдельные пряди Лусия закрепляет крохотными шпильками с искрящимися на свету каплями росинок-бриллиантов. Мимоходом замечает футляр со злосчастными шляпными булавками, оставленный на туалетном столике.
— Ох, мне теперь на эти финтифлюшки острые и глядеть-то боязно! Хотя вчера, пока вы почивать изволили, дон Маркос самолично все их просмотрел, не заговорены ли? И шкатулку вашу с драгоценностями проверил, и даже наряды. Кто их знает, злодеев неизвестных, что ещё они удумают. И не страшно вам, донна?..
— Люся! — отмахиваюсь. — Не говори ерунды. Ну, не любит… не слишком любит меня свекровь; зато все остальные хорошо относятся. Чего мне бояться-то, дома, в сущности?
Тут я немножечко кривлю душой: всё же в Эль Торресе я больше чувствую себя гостьей, чем «своей». Но гостьей действительно дорогой и уважаемой. Горничная с готовностью подхватывает:
— И то сказать: вон как на вас с донной Элизабет все не надышатся! Да ведь и в городе вас уважают, сердечно кланяются; мы-то, простые люди, всё видим. А вот как теперь сама донна Мирабель появится в Террасе — вот уж не знаю. И соберёт ли она в эту пятницу суаре… Да что там суаре! Ой, забыла главное сказать! Не будет именин-то! Только для донны Софьи праздник устроят, а для донны Мирабель — нет, нетушки!
Вот это новость! Я аж в кресле подпрыгиваю и едва не обжигаюсь о щипцы для завивки.
— А что так? Неужели дон Теймур её всё-таки наказал?
Лусия многозначительно хмыкает. Наводит плойкой последний штрих на моих волосах, закусив губу — дело-то серьёзное, с её причёской мне весь день на людях ходить! Одобрительно кивает, довольная результатом.
— Да вот как сказать, донна… С одной стороны, гостям приглашения разосланы, многие аж с другого конца страны приедут; не вертать ж их назад! А с другой — наша распрекрасная донна сама себя наказала. Не то, чтобы хозяин отменил ей праздник, но только она сама теперь никому на глаза не хочет показываться.
Заговорщически понижает голос:
— Ох, и роспись у неё на щеке, ох и роспись! Чисто паучище заткал! Не на пол-лица, конечно, как у донн Иглесиас, а аккуратно так, ровнёхонько скулу и часть щеки накрыло. Вот с самого утра и вертится красота наша неописуемая перед зеркалами; говорят, уже три штуки со злости разбила. И сводить пыталась метку эту, и запудривать, и румяна накладывать; а всё одно проступает через все замазки, хоть ты тресни! Да лиха беда начало: от своих притираний донна уж пятнами пошла!
— Люся… — говорю тихо. — Не злорадствуй. Не надо.
Она тотчас умолкает, обойдясь даже без привычного «А я что? Я ничего!» Тише воды, ниже травы, скромница и умница. Присев в книксене, подлиза, подаёт мне шкатулку.
Это тоже неписаная традиция: обязательно хоть что-то, но выбрать и надеть из драгоценностей. Попроще, так сказать, повседневное, неброское с виду, но… демонстрирующее утончённый вкус и богатство Торресов. Однако после Люсиного рассказа мне как-то сразу становится не до наведения престижа.
Вздыхаю.
И вроде бы всё по справедливости, а на душе кошки скребут. И уже точит гадскую совесть несуществующая вина.
Не особо вглядываясь в содержимое, прикрываю шкатулку.
— Лучше принеси другую, пожалуйста. Глянем что-нибудь оттуда.
— Обережную? — с готовностью подхватывается горничная. — Сию минуточку, донночка!
Я даже прощаю подобное обращение. Очень уж ей нравятся мои обереги, наполненные особой, инородной для здешнего общества магией.
Вторая шкатулка куда легче первой, изящная, берестяная. В ней хватает места и для моих домашних поделок и куколок, и для подаренных русичами резных камней со старинными рунами. Но главная ценность — обереги от самого Симеона. Их немного, всего три, но наполнены они такой силой… что иной раз и в руки-то взять боязно. Хоть и велел старец: «Носи!»
Вчера вот сглупила, ничего не надела. И мотало меня весь день на эмоциональных качелях так, что самой неловко вспомнить. Больше я такой ошибки не повторю. Тем более, амулеты все недавно подпитаны, три ночи подряд заряжались на растущей Луне. Пусть работают.
Рука сама тянется к изумительному кулону-подвеске: крупной золотой пластине в виде стилизованной луны с тремя развёрнутыми книзу рожками и ромбом Макоши по центру, увенчанном лицом-полумесяцем. Лунница. Исключительно женский оберег, раскрывающий энергетику, укрепляющий здоровье, а главное — помогающий женщинам в тягости нести свою ношу легко и родить здоровых крепких деток. Многогранный оберег, хитрый. Бывает двурогий, бывает трёхрогий… А есть ещё и замкнутый в круг, как полная луна, но то — особицей для тех, кто встаёт на путь познания, соединяя потоки мудрости прошлого и будущего.