В этот раз вспышки чужих воспоминаний не оглушают внезапно. Накат, знакомое ощущение — такое же, что охватило меня перед озарением с Любавой — как бы предупреждает, что сейчас вновь распахнётся окно в чужую жизнь. Я даже успеваю инстинктивно закрыться… Как бы выразиться понятнее? Одним словом, готова принять озарение, но самой при этом не раскрываться. Главное — узнать, кто так обошёлся с девушкой и от кого нам её оградить.
…Странное ощущение раздвоенности сознания. И дело не только в кусочках чужой судьбы, переживаемых ярко, остро и болезненно; меня как будто несёт по двум временным потокам одновременно. Нахлынувшие воспоминания затрагивают диапазон лет в пятнадцать: жизни, любви, боли и отчаянья Глории Дельгадо-Иглесиас. Я проживаю их вместе с ней — и в то же время сижу на полу гостевой комнаты в крыле бабушки-матриарха, причём недолго сижу, минуты две-три… Вижу глазами Глории, чувствую её телом каждый поцелуй, каждую пощёчину — и слышу краем уха суету поблизости: донна Фелиция командует и горничными, и нашими Тёмными рыцарями, равно успешно управляя и теми, и другими. Из приоткрытой неподалёку двери ванной комнаты тянет ароматом лаванды и трав, к ним примешивается горьковатый запах заживляющей мази, применяемой при лечении ушибов и отёков. Хлопают дверцы шкафов, поскрипывают колёсики ширмы. Шуршат простыни на застилаемой постели. В считанные минуты разворачивается целый маленький госпиталь.
И ещё я слышу приближающуюся чеканную поступь в коридоре, и по знакомому отголоску — целительскую ауру, как родственную, чую издалека! — угадываю приход долгожданного доктора Гальяро. Наконец-то!
Неприятное тянущее ощущение в пояснице заставляет меня поморщиться. А потом вздрогнуть от страха. Это уже не чужая боль, а моя, что, в общем, нехорошо. Резонанс от сопереживания пациенту может спровоцировать подобные явления в организме самого целителя. А девочка на грани потери ребёнка! Ой, не надо, не надо резонировать, так и до беды недалеко!
— Всё, — говорю твёрдо и решительно. — Хватит плакать, принимаемся за дело. Глория, детка, бери себя в руки и борись: это твоё дитя мы сохраним непременно. Но в первую очередь нужно прекратить рыдать. Смотри на меня, быстро…
Глория Иглесиас послушная девочка. Не удивительно: послушание вбивали в неё много лет. Вот и сейчас: подавив последний всхлип, она пытается вытереть опухшие от плача глаза.
Хорошо, что на кулоне с моей Лунницей застёжка магическая, никакой возни при снятии. Перевесить амулет на гостью — секундное дело. Я-то при этом никаких перемен не чувствую, а вот девочка… вздрагивает: похоже, от изумления. У неё даже слёзы высыхают. Словно не веря ощущениям, она заводит руки к пояснице, потом поглаживает живот… Ещё бы! Стопятьсот процентов гарантии, что предвестники несвоевременных схваток затихли! Робко улыбается.
— Вот видишь, уже лучше, намного лучше! Это Лунница работает, та, что я тебе навесила. Позже я о ней расскажу, а сейчас запомни главное: не снимай её ни за что! Носи всю беременность и вообще, пока не родишь, — говорю как можно строже. — Поняла?
Она истово кивает, глядя на меня, как на какое-то божество.
— Больше не болит, донна Ива…
Да я и сама чувствую — не болит. Самое страшное если не позади, так приостановлено. Ай да Лунница!
— … Так, донны, прошу сохранять спокойствие, сейчас мы со всем разберёмся!
Доктор Гальяро, нордического типа красавец-паладин, ворвавшись целеустремлённым вихрем в комнату, немедленно перехватывает управление. Оценивает обстановку и рассредоточивает всех присутствующих по нужным ему местам. Подхватывает с пола, безошибочно определив, кому тут хуже всех, новую пациентку, сыплет распоряжениями для Фелиции, рыцарей вообще просит удалиться. Бастиан успевает кивнуть мне на дверь: дескать, мы будем рядом! Горничные во главе с донной компаньонкой, которой более подходит определение «секретарь матриарха», хлопочут над девушкой, раздевая, обрабатывая раны, охая, укладывая в постель. Приглядывая за ними пока издали, дон Гальяро внимательно выслушивает от меня предысторию произошедшего, а также суть увиденных мною откровений. Заодно профессионально перехватывает моё запястье, считывая пульс, сканируя общее состояние.
— Так. В общих чертах мне всё понятно, донна Иоанна.
Хмур, хмур. И, похоже, порядком рассержен: меж бровей залегли две суровых складки, на скулах играют желваки. Ещё бы. Одно дело — из года в год курировать счастливых будущих мам, помогать рождениям новых жизней, и совсем иное — столкнуться с вопиющим издевательством над женщиной. Это шокирует. Но Гальяро — профессионал и умет держать лицо.