— Что… что это такое?
Вслед за ней на территорию матриарха вступает мой дорогой свёкор. Прищурившись, окидывает матушкины покои беглым, но на самом-то деле всевидящим взглядом. Обрывает прямо с дверного косяка бело-розовый зонтик вьюнка, растирает пальцами, принюхивается. Разумеется, выдерживает паузу…
— Превосходно, дорогая донна.
Глава 17
Колючий взгляд дона Иглесиаса, шагнувшего в гостиную вслед за Главой, жалит не хуже кинжала.
— Ваша невестка увлекается наведением иллюзий, дон Теймур? Вот оно что!
И в этом брезгливо-скептическом «Вот оно что…» явственно зависает всё недосказанное. Дескать, а не захотелось ли дорогой донне, как лицу, приближённому к императо… к Главе Клана, тоже приобщиться, так сказать, к власти и попинать и без того поверженного врага? Ну, примчалась к ней за заступничеством малость поученная мужем девчонка, наговорила много лишнего… Племянник, конечно, перегнул палку, но ведь он потом извинился, позаботился о супруге. Проявил внимание. Обиженные женщины всё, что угодно, придумают, лишь бы себя пожалеть, а обидчика выставить зверем. Вот и сама донна Иоанна — разве не обижена? Ровно настолько, чтобы сгустить краски в случайно считанных воспоминаниях.
Пытаетесь добить упавшего, дорогая донна? Как некрасиво…
Ох, этот недобрый и хорошо читаемый взгляд!
Разноцветные глаза моей свекрови зло суживаются. Ага. Уловила посыл. Сейчас взовьётся.
Но не тут-то было.
Дон Теймур небрежным жестом останавливает готовую сорваться с её губ гневную тираду. И, как ни в чём не бывало, поворачивается к гостю.
— Ошибаетесь, дон Хуан. Это не иллюзия.
Одобрительно поглядывая по сторонам, идёт прямиком к столу, к моховой кочке. Срывает и без тени колебаний пробует несколько ягод. Ещё одну давит в пальцах. Нарочито медленно оттирает белоснежным платком сок и демонстрирует присутствующим оставшееся, вполне реальное розоватое пятно с крапинками мякоти и семечек.
— И лучше бы вам оставить при себе всё, что вы собирались высказать, дон Хуан. И тебе, дорогая Белль, — припечатывает он. — Дабы после не сожалеть, не брать свои слова назад и не извиняться; для последнего у вас обоих и без того достаточно поводов.
Донна Мирабель вспыхивает, бросает на меня — не на мужа! — уничтожающий взгляд и величественно направляется ко второму свободному кресло. И вдруг замирает в ужасе. С кресла соседнего, прямо из-под небрежно сброшенной груды её драгоценных горностаев, выныривает парочка мышей-полёвок. С писком скатывается в траву, но не убегает прочь, а вскакивает на задние лапки и, лишь дождавшись целого выводка крошечных детишек, растворяется с ними в густых кущах. Остаётся лишь отдать должное выдержке «первой леди», не завизжавшей во весь голос.
Её супруг сжимает губы, сдерживая усмешку. Нервно взглянув на него, донна Мирабель оглядывается на кресло, убеждается, что больше подвохов нет, и с пунцовыми от негодования щеками всё-таки присаживается. Аккуратно. На краешек. Лицо её дышит гневом.
А я не к месту — хотя как знать, может, и очень вовремя — вспоминаю, как недавно меня чуть до обморока не напугало целое семейство летучих мышей, притаившихся под моей шляпкой в гардеробной. Едва до беды не дошло, много ли нужно глубоко беременной даме! Люся-Лусия долго потом отпаивала успокоительным чаем меня, а заодно и себя, каясь, что проглядела этакую-то страсть. Но я-то хорошо понимала: это не её недогляд.
Донна Мирабель, отвернувшись, яростно трёт щёку… да так и замирает, стараясь не поворачиваться ко мне правой стороной лица, как неопытная модель, которой фотограф, усадив в наиболее выигрышном ракурсе, строго-настрого приказал зафиксировать позу и держать. Лишь до побеления пальцев вцепилась в складки пышной юбки.
— Правильно ли я понял, что сие засилье дивной флоры — побочный эффект от концентрации, донна Иоанна? — как бы между прочим, вскользь, уточняет дон Теймур. — Остаётся гадать, сколько ещё чудных открытий вы нам готовите. Превосходно.
И оборачивается к дверям.
Вошедший доктор Гальяро мрачен. На красивом породистом лице суровая решимость. Не останавливаясь, он наступает прямо на дона Иглесиаса. Сжатые кулаки объяты голубоватой дымкой. Ещё немного — и… Будь доктор чистокровным некромантом, эмоциональным и вспыльчивым — дон Хуан получил бы сейчас увесистую оплеуху, как по мне — заслуженную. Но толика паладинской крови не могла не повлиять на характер, наградив целителя умением сдерживаться.