— Чудеса только начинаются! — ответил на ее мысль Кеша.
Он не стал объяснять, что именно он имеет в виду, а она не спросила.
И они весело спустились на лифте, вышли в декабрьскую темь и стужу и покормили кошку и котят.
А о его биографии Ангелина Степановна опять забыла, а Иннокентий ей и не напоминал.
Тоска в сердце
Как ни крепился, как ни пытался отвлечься Иннокентий, все-таки он крепко затосковал.
Ему снова захотелось увидеть Картину.
Он пошел в кабинет.
Писатель уже сочинять за компьютер уселся.
Волосы у него от вдохновения растрепались, глаза от монитора не отрываются, а руки так и летают по клавиатуре... И пишет он такую чепуху о параллельных мирах, что даже смешно!
Иннокентий решил пошалить. Может быть, это поможет ему от тоски избавиться?
Он всю свою телепатическую силу в один луч собрал, сосредоточился, уставился, не отрываясь, на компьютер и — он “завис”!..
И не включается, и не выключается!..
Александр сплюнул от досады, что пришлось в самый разгар вдохновения прерваться, и кинулся звонить приятелю.
Что делать?
Приятель по телефону принялся руководить процессом исправления: “Нажми ту клавишу... А теперь нажми эту!..”
Иннокентий, оставаясь невидимым, быстро набрал текст на клавиатуре. И на мониторе появилось: “Ерунду ты пишешь, хоть и писатель!”
Александр остолбенело уставился сначала на клавиатуру, которая сама по себе отщелкивала буквы, потер глаза, сам себе не веря...
Потом еще раз посмотрел на надпись на мониторе.
А потом в трубку телефона приятелю обижено заорал:
— Издеваешься надо мной, остряк недобитый! — и трубку сердито бросил.
Он уселся за компьютер, с подозрением посмотрел на клавиатуру и осторожно убрал обидную строчку с экрана. И только потом откинулся в кресле и задумчиво почесал затылок.
Иннокентий похихикал потихоньку, но развлекаться тут больше не стал и пошел искать Ангелину Степановну.
Она сидела в комнатке Дарьи и тоже была при деле: носки из распущенных старых свитеров, кофточек и шапочек внуку Федору быстро-быстро вязала.
Только спицы поблескивали под настольной лампой, которую она зажгла, чтоб посветлее стало в этот темный зимний день...
Иннокентий — щелк! — и выключил лампу!
Ангелина Степановна перегнулась через ручку кресла и включила свет снова.
Иннокентий выждал чуть-чуть — щелк! — снова выключил.
Ангелина Степановна очень удивилась и стала проверять провода и выключатель, а потом недоуменно пожала плечами и снова зажгла лампу.
Иннокентий решил со светом больше не играть, чтоб она не догадалась, что это он озорничает. Другую шалость придумал.
Хоп! И с ее колен он скатил большой клубок красной шерсти. Под шкаф его!
Ангелина Степановна стала на колени, рукой под шкафом пошарила, достала сбежавший клубок и снова в кресло уселась.
А Иннокентий за это время успел так нитку спутать, что пришлось Ангелине Степановне ее рвать, а потом концы наново связывать...
А тут клубок синей шерсти почему-то упал и далеко под кровать закатился!
— Иннокентий, не шали! — выпрямилась в кресле и строго сказала она.
Он засмеялся и возник перед ней:
— Как ты догадалась, что это я?
— Больше некому! Ну-ка, доставай сам!
Иннокентий с удовольствием полез под Дашину кровать, выкатил клубок и радостно сказал:
— У! Как у вас чисто под кроватью! Совсем пыли нет!
— Ты чего расшалился? — спросила Ангелина Степановна, снова принимаясь вязать.
— А у меня печаль в сердце... — тихо проговорил он.
Ангелина Степановна встревожилась:
— Ты не заболел? Ну, хочешь — поиграем?
Иннокентий головой покачал.
— А поесть?
Иннокентий и есть не хотел.
— А ты читать умеешь?
Иннокентий очень оскорбился, глаза сверкнули:
— Конечно! Я же тебе говорил! Забыла?
— Тогда почитай что-нибудь, — предложила она.
— Не хочется, — вздохнул он. — Я всю ночь читал, пока вы Дарьюшку лечили... У вас в книгах все очень страшно: воюют, убивают, или воруют, или кого-то обманывают... Очень красиво написано, но очень страшно!.. А ты способна кого-нибудь убить?
— Да что ты, Кеша! — удивилась она.
— Вот и я думаю, что не можешь. И сын твой не может, и Мария не может, и Федя, и Петя, и Даша тоже не могут. Даже дворник Иван Петрович, хоть и сердитый бывает, хоть и ругается часто, а и он убить не может... — рассуждал Иннокентий. — Я, когда в Медведе у бабки Явдошки проживал, понял — она тоже всех жалела и никого убить не могла. Даже своего слепого петуха... Зачем же в книгах так плохо о людях говорят? Разве не лучше — о хорошем? Для примера доброго.