Днем Настин дом выглядел еще более неприглядно, чем ночью. Как-то сразу становилось понятно, что мужчины в нем давно уже нет — забор кое-где покосился, крышу не мешало бы перестелить, а одна из стен старого сарая не падала только благодаря подпирающему ее бревну. Понятное дело, мальчишки и женщина — много ли они могут?
Я невольно задумалась о собственном жилище. Лет ему уже немало, пол в сенях прогнил, того и гляди — проваливаться начнет, да и в самом доме не мешало бы перестелить, крышу бы обновить, а стены следовало утеплять лучше: с наступлением холодов как-то сразу стали видны все недоделки, на которые я не обратила внимания летом и не успела осенью. Печь топила хорошо, но много тепла уходило втуне — под крышу, которую весной наверняка придется перестилать заново, если я не хочу, чтобы первым же дождем мне испортило все заготовки. То же самое и с погребом — утеплять нужно было лучше! Но я больше была озабочена заготовкой припасов, а вот о том, как их сохранить зимой — не подумала…
Идти к кладбищу решила не по дороге, а по проторенной отцом Дмитрием тропе. Видно, не раз и не два сюда наведывался — идти было легко, главное, чтобы никто меня не заметил…
Заходя на кладбище, я невольно начала прислушиваться и вглядываться в окружающие снежные холмики с торчавшими из них крестами, на которых с хриплым карканьем переругивались вороны. Вот ведь — привыкли на дармовщинку! То яичко кто помянуть принесет, то блинчик. Потому, заметив меня, они слетелись с окрестных деревьев, явно предвкушая поживу. И были жестоко разочарованы, шарахнувшись от мелькнувшей в воздухе лопаты.
— Кыш, пропасть! — скорее подбадривая себя, шикнула я. Кладбище было подозрительно спокойным. Я бы даже сказала — слишком спокойным, учитывая открывшуюся информацию. Для очистки совести я обнюхала на своем пути каждую могилку и внимательно осмотрелась: нет ли еще где проторенных тропок? Не знаю, как там с магией, а только физику даже потусторонние силы побороть не могут. Если есть тело, оно оставит в снегу отпечаток.
Но между могилами только переметало поземку, закрывая птичьи следы.
Немного успокоившись, я двинулась дальше, но уже через пару шагов застыла в недоумении. Следы вели не к лесочку, где осенью мы с Никой так неосторожно выбросили тело отца Дмитрия, а прямиком к часовне.
Я озадаченно почесала нос. До сих пор религиозной нечисти я не встречала, но, с другой стороны — он ведь при жизни был священником… Может, после смерти его к альма-матер потянуло?
Нет. С трудом отогнав видение мертвеца, прикладывающегося к иконе, я мотнула головой. Глупости. Быть такого не может…
Заинтригованная, я прошла по следам и замерла. Глубокие отпечатки ног вели к часовне, добирались до крыльца со свежим следом от двери на снегу… И возвращались обратно уже четкими отпечатками хороших таких рифленых подошв — их было хорошо видно и они вились по кое-как расчищенной центральной тропе прямиком к приоткрытым воротам.
Столь дисциплинированных мертвецов я еще не знала.
Покосившись на часовню — стоило бы зайти, посмотреть, что там внутри творится — я все же решила сначала успокоить свою совесть. Дабы не привлекать лишнего внимания, вышла из ворот и обогнула кладбище по дуге, ссыпавшись в кювет напротив лесочка, где предполагаемо обитал мертвец. Валенки тут же набрали снегу, путь больше напоминал траншею, но я, словно Гендальф, упрямо прокладывала себе путь через Мглистые горы, костеря себя нехорошими словами. Нашли, где труп прятать… Нужно было, конечно, похоронить по-человечески, но мы с сестрицей тогда были просто не в состоянии этого сделать и потому лишь присыпали осенними листьями пополам с колючим первым снегом, собираясь вернуться сюда позже.
И не вернулись.
Редкий лесок, больше заросший кустами гибридной смородины и низкой дичкой, не располагал к любопытным носам — он рос сразу за территорией кладбища, но путь к нему преграждал небольшой овражек — очевидно, кем-то искусственно выкопанный, дабы отводить воду весной, чтобы теща не всплыла. Пробравшись по нему, я выкарабкалась в кустах, продралась сквозь них, исцарапав лицо, и возмущенно уставилась на абсолютно нетронутый снег. Опавшие ягоды дикой яблони россыпью лежали на гладком холмике — сразу было видно, что никто и не думал оттуда выкапываться.
Ничего не понимаю.
Испытывая облегчение пополам с недоумением, я тревожно покосилась на низкое солнце — время только подбиралось к полудню, но бледный маленький диск уже ощутимо клонился вниз, хотя с декабря день успел прибавиться. Не люблю зиму. Семичасовой световой день из которого по два часа занимают рассвет и закат угнетал меня. Зима была бы идеальным временем для всяких тварей, на дух не переносивших солнце, если бы не сковывающий все живое холод.