Не зря меня участковый о нем предупреждал.
Ну, зато на кладбище точно будет спокойно — утешилась я, отправляясь долбить полынью. Завтра с утра еще разок тонкую корочку собью и готово — плавайте, люди дорогие…
— Помочь? — Гришка скатился с горки в десятке метров от меня, подошел, отряхивая штаны. Заросший, похудевший.
— Сиди уж, — фыркнула я, выпуская в красновато-сиреневые сумерки облако пара. — Ну, как охота?
— Да не особо, — он почесал нос, посмотрел, как я работаю и, подхватив лопату, принялся выдалбливать на берегу ступеньки, перекладывая их заготовленными досками. — Двух лосей завалили, да так по мелочи — тетерева, зайцев штук пятнадцать…
Я сглотнула слюну. Свежей дичи я не ела уже очень давно. Не чувствовала азарта погони, запаха страха, масляной пленкой разливавшегося следом за убегающей тварюшкой… Эх.
Раздосадованная этими воспоминаниями, я с силой стукнула ломом по льду, проламывая его окончательно. Осталось выудить квадратный кусок льда, что с помощью Гришки удалось сделать довольно быстро.
— Как там с покойниками дела? — убедившись, что вокруг нас на пару десятков метров — никого, спросил парень. Очевидно, участковый ему еще не поведал эту историю, так что, фыркнув от смеха, это сделала я. Заодно и согрелась.
Видеть Гришку было радостно — за его долгое отсутствие я успела соскучиться по нормальным человеческим беседам, потому что назвать таковыми диалоги с Машкой было нельзя.
— Писателя я не видел, — сказал он, когда я закончила рассказ. — Но Петька сказал, он от него съехал и пить больше не приходил.
— Настя его воспитывает, — пожала я плечами. — У них комната свободная, она его туда поселила. Я пару раз проходила мимо — пашет, как рабочая лошадка. То дрова колол, то стену в сарае ремонтировал. Я, правда, слышала, она потом обвалилась, но старается человек… И Машку не достает. Хотя она, конечно, в расстройстве.
Мы уселись на выброшенное на берег бревно, смахнув с него снег. В полутьме видно нас не было, так что я воспользовалась случаем обсудить последние сплетни не опасаясь гнева Гришкиной зазнобы.
— Ты завтра на купания идешь? — неожиданно спросил парень. И, заметив мой удивленный взгляд, виновато пояснил: — Лешка спрашивал. Вы опять разругались чтоль?
Я раздраженно клацнула зубами и угрюмо кивнула:
— Иду.
Спрашивал он, как же. Напоминал, скорее, о недавнем визите. Но не то из чувства противоречия, не то из желания доказать, что мы вполне можем мирно уживаться со священником, я теперь намерена была утром здесь появиться. Купаться, конечно, не буду — вряд ли отец Пантелеймон оценит, если я вдруг начну дымиться от святой воды, но в толпе постою.
Была в этом рейде и другая цель. Слава деревенской ведьмы мне совсем не нравилась, не появись я на крещении, слухи пойдут еще больше — в такой маленькой деревне они расходятся очень быстро.
Так что, сцепив зубы, едва рассвело я явилась на берег, где уже собралась изрядная толпа. Большинство, как водится, явилось поглазеть, но были и те, кто уже, подпрыгивая, бегал у разожженного костра, завернувшись в белые простыни и полотенца. Отец Пантелеймон как раз помогал очередному герою выбраться из ледяной, плещущей черным на талый снег воды, когда я, спустившись по лесенке, обнаружила, что этим героем был участковый. Протолкавшись через толпу (это заняло довольно много времени, потому что здесь собрались почти все, кому за эту зиму пришлось помогать то сборами от кашля, то мазями от радикулита), я встала поближе к костру, собираясь сказать что-нибудь колкое, но не успела:
— Тетя ведьма, а вам разве можно купаться? — раздался звонкий детский голосок. Радостно гомонивший народ предвкушающе притих.
— Можно, деточка, — вздохнула я, неумолимо краснея под возмущенным взглядом Алексея Михайловича, который даже подпрыгивать перестал, застыв по ту сторону костра, как памятник римскому императору, завернутый в белую простыню.
— А вы не сгорите?!
Я перевела суровый взгляд на мечущуюся под ногами Ксюшку, которая теперь смотрела на меня со священным ужасом.
— Нет, но могу надрать уши одной не в меру говорливой девочке, — вкрадчиво пообещала. Но было уже поздно — в толпе зашумели, прикидывая, что будет с ведьмой, если ее окунуть в освященную прорубь.
— Ну, что встали? — ситуацию не то спас, не то еще больше усугубил отец Пантелеймон, подойдя проверить почему поток заблудших овец на очищение внезапно прекратился. Под его суровым взглядом народ разом примолк. — Или забоялись?! А ну…