Ответить я не успела — младшая девочка, ангелочек трех лет с ворохом белых кудряшек на голове, сидя на соседнем стуле, неожиданно выдала:
— Купа-вась!
Я изумленно хлопнула глазами — не то у них ясновидец растет, не то меня таки засекли… Но все оказалось проще — дотянувшись до моих волос, девочка вытянула из них длинную ленту водорослей и счастливо выложила поверх своей тарелки с картофельным пюре.
— Закаляюсь, — чихнула я, убирая это непотребство с глаз подальше и стараясь не смотреть в глаза окружающим.
На следующее утро, запившись противопростудных сборов и натеревшись всевозможными мазями, я отправилась прямиком в церковь. В носу все еще свербило, чихала я каждые пять минут, но температуры, вроде бы, не было, так что будем считать, что я легко отделалась — могла бы и воспаление подхватить.
Отец Пантелеймон как раз принимал последнюю исповедь. Радуясь, что отстроить нормальную Церковь еще не успели, а посему я могу спокойно заходить внутрь, я уселась на лавку. Ощущения были странные. Словно бы ты пришел туда, где тебе совсем не рады, но с неохотой позволили остаться — дескать, не выгонять же!
Служка косился, но очевидно, мое присутствие в «Церкви» даже ему заткнуло рот — уж ведьма бы точно на такое не осмелилась! Поэтому я мысленно хихикала, а на деле усиленно делала постную мину. Проводив последнюю бабку к выходу, отец Пантелеймон обернулся ко мне:
— Что, дитя, на исповедь?
— По делу, батюшка, — довольно отмахнулась я. — Колодец желаю освятить. Водички священной попить…
— А дом-то освященный? — уточнил отец Пантелеймон подозрительно.
Я усиленно закивала. Нет уж, в дом я его не пущу, мне еще там жить хочется!
В общем, договорившись на завтрашнее утро, я отдала в копилку для пожертвований последнюю мелочь и пошаркала обратно на свою половину деревни. В карманах было пусто — хоть шаром покати. Эдак придется мне у Гришки денег занимать. Правда, чем их отдавать я еще не знала. Эх, надо было соглашаться с охотниками ходить, пока возможность была, а теперь?..
Есть, правда, и еще один вариант. Даже два, но продавать жемчуг я отказалась категорически — за отданное даром денег не берут, иначе удачи не будет. А ее у меня и так в последнее время… Не густо. Оставались только… Рубины.
Над этим следовало подумать. Все во мне восставало против одной только идеи ввязаться в очередную авантюру. И дело тут было не в моральных принципах — плохо мы, вроде бы, никому делать не собирались, так, чуть-чуть в земле покопаться, — а в нехорошем предчувствии. Эти камни, которые мне Гришка показывал, мало того, что нашлись очень неприятным образом — по-хорошему от мертвеца ничего брать нельзя — так еще и сами по себе были мертвы. С такими вещами я старалась не связываться. Другое дело травы, охота — там ты с живым дело имеешь, а с камнями я чувствовала себя оглушенной — они не пахли, не жили, и чужие запахи тоже не впитывали. Абсолютно мертвые.
Но дорогие.
Этот аргумент, учитывая дыры в моих карманах и весенний дефицит на свежие овощи, был очень весомым.
Гришки дома не оказалось — уехал с отцом по району, хозяйство свое инспектировать, так что я немного поболтала с Дашей, пообещала принести ей средство от диатеза, замучившего младшую девочку, и направилась домой. Судя по всему, Гришка не то признал поражение в поисках кладов, не то вовсе отказался от поисков. Разумное, взрослое решение — весьма похвально и очень несвоевременно.
Пришлось вернуться к себе на хутор.
Чтобы отвлечься от грустных мыслей о грядущей финансовой катастрофе, я взялась учить Машку новым рецептам, благо с прошлого года травы еще оставались. Выкидывать их было жалко, а применять по назначению уже нельзя — выдохлись, так что они отлично сгодились в качестве подопытных.
— А у нас ничего еще не взошло, — заметив рассаду, посетовала девчонка. — Бабка в этом году поздно посадила, забыла совсем, да и старая уже — ни согнуться, ни разогнуться.
— А копать как? — спросила я. На что девица беспечно пожала плечами:
— А нам дядь Петя помогает, у него мотоблок есть! А картошку я сама сажу, много!
Да уж. Картошки у них действительно было «много» — Маня натура увлекающаяся и в прошлом году весь огород ей засеяла. Бабка, помнится, так орала… Пришлось грядки для всего остального за огородом выкапывать — благо склон к реке на этом берегу пологий.
Я неожиданно подумала, что будет с девчонкой, если бабка ее помрет? Человеческий век недолог, а у Машки — ветер в голове. Пропадет без присмотра. Бабка хоть и ругается, но за ней бдит, и дело находит, научила ее всему… Соседи, положим, ее с детства знают и не тронут, а ну как кто приезжий? Вроде того же писателя?