— Будет вам ерничать, — остановил ее участковый. — У меня плохие новости.
— Отлично, — вырвалось у меня. Хоть отвлекусь. Остальные восприняли все куда более серьезно.
— Что, опять кого-то сожрали? — тоскливо спросила Ника.
— Хуже, — признался Алексей Михайлович. — Убили. Помните тот труп, что вы в лесу нашли? Ты еще говорила, что его съели те твари… Так вот погрызли его уже после того, как пристрелили.
— Какой труп? — оторопело раскрыв рот, сестрица уставилась на меня. — Ты же говорила, его из реки выловили…
— Другой, — вздохнула я. — Мы его с месяц назад в лесу нашли…
— Сдуреть можно! — высказалась Ника возмущенно и тут же потребовала зачитать ей полный список убиенных, после чего экспрессивно всплеснула руками: — Нет, ну честное слово, у вас тут прямо веселее, чем в городе!
— На скуку не жалуемся, — проворчал участковый. — Но сейчас не об этом. Его убили, понимаете? У нас тут, помимо вашей чертовщины, есть некто, вооруженный обычным пистолетом, а не зубами.
— Может, отец Дмитрий его и того… — предположила я с надеждой, хотя сама в это не верила: наш батюшка не стал бы действовать так открыто, он бы скормил его своим собачкам… Что, собственно, и произошло, но уже после того, как мужика пристрелили.
— Вы хоть узнали, кто это? — Ника наградила меня грозным взглядом, обещая очередную взбучку. Ну да, могла бы рассказать — если бы вспомнила.
— Как? — пожал плечами участковый, окончательно оккупируя дверной косяк. — Ни документов, ни лица… Нужно искать среди без вести пропавших, но их слишком много. Честно сказать, меня меньше всего интересует его личность. Нужно найти убийцу.
— А к нам-то вы зачем пришли? — опешила я. — Я бы его просто загрызла.
— Затем, что вы очень любите совать нос не в свои дела, — откровенно признался участковый. — Решил предупредить заранее, если вдруг вы что-то задумали.
— С чего вы взяли? — уже откровенно возмутилась я.
— А с того, что ваша троица просто так под одной крышей не собирается! — гаркнул он.
Ника, все это время молча наблюдавшая за нашей перепалкой, неожиданно фыркнула и расхохоталась.
— Он думает, я приехала, чтобы еще кого-нибудь прикончить, — хихикала она. — Нашел маньячку…
— Я думаю, что вы слишком привыкли видеть во всем сверхъестественное, — Алексей Михайлович не разделял ее веселья. — И забыли, что люди могут быть не менее опасны. Не суйтесь в это. Я серьезно — если вы что-то задумали, лучше откажитесь, если что-то знаете — расскажите мне! С людьми я разберусь сам.
Когда он ушел, я проследила за ним до моста и вернулась, застав этих двоих на крыльце.
— А мы что-то задумали? — тут же пристал Гришка. Я отвесила ему подзатыльник.
— Нет!
На следующее утро я торжественно провожала Нику до трассы. Она ворчала и ныла — идти далеко, попутку ловить опасно, оставлять меня тут одну еще опаснее, а оставаться — значит обречь себя на существование без горячей воды, нормального туалета и света еще бог знает на сколько времени. Короче — ей не нравилось абсолютно все.
Я вышагивала рядом молча, прекрасно понимая, что сестрица ворчит исключительно из любви к искусству. На улице еще только начало светлеть — я разбудила ее, как только человеческие глаза начали различать очертания домов, поэтому никто не видел, как мы выходим из деревни. К тому же на землю опустился густой, кисельный туман — капли воды оседали в него, как в молоко. Низкое небо заволокло серыми, обложными тучами, из-за которых в воздухе повисла влага. Лес, еще не успевший обрасти зеленью, в этом антураже смотрелся довольно мрачно и уныло, так что Нике сам бог велел гундеть.
— Возвращайся скорее, — попросила я, когда спустя час мы вышли на трассу. Мимо проносились фуры и одинокие легковушки, доказывая, что кроме нас в этом мире живут еще люди. — И… Папе не рассказывай.
Она поджала губы:
— И я все же считаю это плохой идеей.
— Какая разница? — пожала я плечами. — Она единственная.
Возвращаться в пустой дом было странно: с одной стороны я была рада этой тишине и тому, что никто меня не дергал каждую секунду, а с другой… с другой было даже тоскливо. Слишком остро ощущая пустоту своего жилища и собственную беспомощность, я достала из-под кровати пистолет и, примериваясь, взяла его в руку, положив палец на курок. Вот так? Интересно, что чувствует человек, забирая чью-то жизнь? Я, конечно, не невинная овечка, но всегда забирала жизни собственными зубами-когтями. В этом было что-то честное, справедливое, я была частью жизненного цикла. Но пистолет это совсем другое. Одно нажатие — даже смотреть не обязательно — и нет человека. Каково?