Вызнав таким образом все деревенские сплетни, уже под утро мы легли спать — я с Никой на кровати, Машка — на печи.
— Только можно я завтра к бабке вернусь? — уже сквозь сон пробормотала она виновато. — Жалко, старую, куда она без меня?..
Под утро мне стало жарко. Поди ж ты — до сих пор, едва начав вставать с больничной койки, я все время мерзла. Проклятая слабость никак не оставляла, голова то и дело кружилась, а озноб пробирал до костей. Поэтому Ника, зная об этой особенности, с вечера подбросила дров в печь, несмотря на то, что на улице стояла жара.
И вот теперь все спали, а я пыталась отодвинуться от раскаленной батареи. Поворочалась с боку на бок, разминая затекшие мышцы, покосилась на дрыхнущую без задних ног сестрицу и поняла, что сна не осталось ни в одном глазу.
Аккуратно перебравшись через Нику, я сползла на пол и, как была в одной тельняшке, так и вышла на улицу. Вспотевшую спину тут же обдало ветерком, голые ноги покрылись мурашками — летние ночи у нас, конечно, теплые, но не южные. Небо только-только начало сереть, впитывая краски ночи, как промокашка — чернила. В предрассветном сумраке я ненадолго замерла на крыльце, полной грудью вдыхая влажный, прохладный воздух. Даже птицы еще не проснулись — в лесу было тихо, куры спали на насестах, только жабы расквакались на берегу. По высокой траве вдоль забора — Гришка то ли не считал нужным ее косить, то ли ленился — прошла рябь, хотя ветра не было.
— Выходи, чую тебя, — тихо сказала я.
Куница высунула мордочку из своего укрытия, убедилась, что я по-прежнему стою на крыльце и, юрко скользнув меж реек забора, выбралась на дорогу. И замерла, словно дожидаясь.
— Иду, — смирившись, я вернулась в дом, натянула джинсы — комары тоже спать не собирались — и отправилась за ней, рассекая густой, низкий туман, как корабль — речные волны. Потревоженные моими неловкими движениями, вдоль дороги оглушительно застрекотали кузнечики.
Уже на полпути я поняла, куда меня ведут и поежилась. От темной воды парило, над поверхностью летали стрекозы и водомерки. Большую часть заводи покрывали кувшинки и танцующие в слабом течении водоросли. Я с трудом продралась через заросший камышом берег и остановилась у кромки воды, масляно набегавшей на сырую землю. Куница исчезла.
Не слишком уверенная в том, что делаю, я сунула руку в ледяную воду и поболтала кистью в качестве дверного звонка.
— Эй? Вы еще здесь?
Короткий, булькающий смешок разнесло над водой, вспугнув стрекоз. Вздрогнув, я на всякий случай отступила назад — знаю я этих русалок, опять потом неделю с простудой проваляюсь…
Пока я проводила рекогносцировку, кувшинки поплыли поближе а то, что я по глупости приняла за водоросли неожиданно поднялось в воде, неряшливо облепив зеленоватую голову.
— Ма благодарит тебя, — у самого берега, с плеском выбравшись на отмель, появилась еще одна русалка. Эта выглядела почти как человек — не то самая молодая, не то самая сильная. Во всяком случае, говорила она почти нормально. Я сделала еще один шаг назад. — Не бойся… Подойди за наградой.
— А может, вы ее на берегу оставите? — с надеждой спросила я, вызвав очередную порцию смешков.
— Подойди, ведьма, — улыбнувшись объеденными рыбами губами, русалка подняла из воды руку. На ладони темнела неряшливая горка камней.
— Только давайте без купания, — сдавшись, я неохотно сняла шлепки и ступила в ледяную воду. Ступни ощутили пружинистое песчаное дно. Мне насыпали полную горсть мокрой гальки в подол тельняшки, тут же пропитав ее вонючей речной тиной.
Вот тебе и благодарность от русалок — что мне теперь с этой гадостью делать? Хотя, стоп.
— Эй, эй, подождите! — прежде, чем они успели скрыться на глубине, я уже самостоятельно полезла в воду, боясь не успеть: — За что спасибо?
— Отец заснул, — не слишком внятно, наполовину из-под воды, пояснили русалки. — Спели колыбельную…
— Какой отец, какую, к чертям, колыбельную?! — опешила я, едва не выронив свое «богатство». Но поздно — вода вновь стала неподвижной. В сердцах стукнув по ней ладонью, я побрела к берегу, недовольно бурча: — И сколько уже можно повторять? Не ведьма я, не ведьма!!!
В дом я вернулась, когда солнце уже поднялось над горизонтом, оторвавшись от верхушек деревьев. Температура быстро поднималась — от утренней росы спустя полчаса не осталось и намека, а мошкара, кружившаяся во влажных испарениях чавкающих на дороге луж, отправилась искать укрытия в тени — лужи быстро покрылись коркой засохшей грязи. Алчно покосившись на лес, я все же не решилась на такую прогулку, не будучи уверена в собственных силах. Но хутор обошла, бдительно высматривая перемены: одним заброшенным домом стало больше (Даша, очевидно, окончательно перевезла все вещи в дом головы) и теперь на месте огорода колосились заросли лебеды пополам с крапивой. Из центра сиротливо торчала увенчанная дырявой шляпой макушка пугала; кроме того, разлившаяся по весне река оставила после себя небольшое болотце, откуда сейчас ощутимо веяло гнильцой. В остальном никаких перемен заметно не было — все та же пыльная дорога, сломанный ворот колодца в центре площади, молочные обрывки тумана над мостом.