Ближе к вечеру в мой дом началось паломничество. Причем какое-то странное:
Первой пришла Настя. Я как раз была в сарае, когда хлопнула калитка и раздались ее шаги — быстрые, слегка семенящие. Но прежде, чем я успела выбраться из загона для коров, она уже ушла. Только на крыльце, перетянутые чистой тряпицей, стояли банка сметаны и пакет домашнего масла.
Недоуменно пожав плечами, я унесла их в погреб. Спасибо, конечно, но при случае надо будет поинтересоваться причиной столь щедрых даров. Следующими прошмыгнули, с характерными сдавленными смешками, соседские близнецы. Их появление я тоже заметила слишком поздно, поскольку маленькие пакостники подгадали так, что я как раз ушла к колодцу за водой. Услышала только яростный мяв кота и топот быстрых ног. Вернулась, чертыхаясь, обнаружила на крыльце обиженно вылизывающегося кота, рядом веревку с привязанными к ней консервными банками, а под дверью замотанный в холстину свиной окорок.
— Ты что-нибудь понимаешь? — спросила у кота, за неимением других собеседников. Получила в ответ злобный взгляд.
Третьего посетителя встретила лоб в лоб — уже стемнело, а видела я гораздо лучше деревенских, так что заметила его раньше, чем он меня.
— Доброго здоровьичка, отец Пантелеймон, — заметила ехидно, из-за забора, полюбовавшись, как он вешает на мою калитку связку из домашних крученых колбасок и заодно — плетенку прошлогоднего чеснока.
— Чтоб тебя, бестия сатанинская! — подпрыгнув на полметра, он отскочил от калитки и яростно меня перекрестил. — Я в том смысле… И вам не хворать, Алиса Архиповна…
— Это что? — я выразительно покосилась на калитку, где воинственно настроенный кот вцепился зубами в хвостик низко висевших колбасок.
Отец Пантелеймон пожевал губами, рассеянно проводил убегающие сосиски взглядом и вздохнул:
— Гуманитарная помощь. Была. Доброй ночи, Алиса Архиповна.
— Ну-ну… — задумчиво проводив его взглядом, я забрала чеснок (пригодится!) и отправилась в дом — отсутствие Ники уже начинало меня беспокоить. А неожиданная «гуманитарная помощь» настораживать. Надо будет узнать при случае, что ее вызвало…
Ника вернулась только поздней ночью. От нее остро пахло свежей кровью — ее кровью, о чем красноречиво свидетельствовала перемотанная бинтом ладонь — и черной волшбой (а об этом сказали уже синяки под глазами). Усевшись на ступеньках, она устало привалилась к моему плечу:
— Все, можешь расслабиться.
— Ты себя в зеркало видела? — прошипела я, подсовывая ей кружку с травяным сбором. — Странные у тебя представления…
— Мы в лес ходили, — словно не слушая меня, Ника вцепилась ледяными пальцами в кружку. Ночь была теплая, но от нее буквально разило колким зимним холодом, отчего у меня поползли мурашки по плечам. — Я твоего ведьмака с собой взяла, чтоб знал, на что подписывается…Поговорили там с местными…
— Местными?
— Мавками да лешими, — отмахнулась Ника. — Они пугливые, еле уговорила ко мне выйти, но тебя, — тут она хрюкнула от смеха — Теперь почитают за главного арбитра.
— Э? — опешила я, начиная подозревать, что сестрица таки тронулась умом.
— Эта тварь, которую ваша сладкая парочка подчинила, очень старая… — словно не слыша меня, продолжила Ника тихонько. — По крайней мере, никто не помнит, как она в лесу появилась. И не помнит, чтобы просыпалась — впервые это семь лет назад произошло, до этого она просто… была. Тянула свои щупальца из глубины заповедника — там пещеры под землей есть, подпитывала силой местное зверье, а то в обмен — давало ему глаза и уши. Я думаю… Я думаю в пещерах есть — или был — разлом, и оно смогло просочиться в наш мир.
— И что теперь будет? — мне стало очень неуютно в рассеянном лунном свете. Я тоскливо покосилась на дрожащий огонек свечи в окне, но Ника все больше наваливалась на меня и, судя по всему, засыпала.
— А ничего, — пока, по крайней мере, — отмахнулась сестрица, закрывая глаза. — Ваш прошлый лесничий на нее наткнулся, заключил сделку — он поставлял ей еду, а она ему — камни.
— Браконьеров? — тоскливо уточнила я, понимая, как Стасу удавалось так долго незаметно ее подкармливать.
Ника согласно шевельнулась — на большее ее уже не хватило. Я обхватила ее руками, прижала к груди, стараясь согреть. У оборотней температура тела выше, чем у обычных людей. Мы как кошки — если такое сравнение применимо к моей волчьей ипостаси.
— Замерзнешь, — спустя некоторое время, когда кружка почти опустела, а сестрица начала теплеть, она вспомнила обо мне.
А я с удивлением осознала — нет.
— Мне давно уже не холодно, — прикрыв от удовольствия глаза, откинулась на перилла, позволяя телу расслабиться и окончательно раствориться в тишине ночи. Здесь мое место. Здесь.