– А почему дверь открываешь, не спрашивая? – улыбнулась соседка и ушла.
В кухне на батарее сох один лапоть. Кузька снова исчез.
– Кузенька! – позвала Наташа.
Никто не ответил. Она опять позвала. Откуда– то послышался шорох, тихий смех и приглушённый Кузькин голос:
– Идёт мимо кровати спать на полати.
Искала Наташа, искала – Кузька будто провалился.
Надоело ей искать.
– Кузенька, где ты?
Послышалось хихиканье, и неизвестно откуда ответили:
– Если я скажу «холодно», значит, там меня нету, а скажу «тепло», там я и есть.
Наташа вышла в коридор.
– Эх, морозище-мороз отморозил девке нос! – заорал невидимый Кузька.
Девочка вернулась в кухню.
– Мороз невелик, а стоять не велит!
Она заглянула в белый шкафчик под раковиной.
– Стужа да мороз, на печи мужик замёрз!
Наташа сделала шаг к газовой плите, и погода сразу улучшилась:
– Сосульки тают! Весна-красна, на чём пришла? На кнутике, на хомутике!
У плиты наступило лето. Открыв духовку, Наташа увидела на противне Кузьку, который вопил, не жалея голоса:
– Обожжёшься! Сгоришь! Удирай, пока не поздно!
– Это ты сгоришь! – сказала Наташа и стала объяснять про газовую плиту и про духовку.
Недослушав объяснений, Кузька вылетел наружу как ошпаренный, подобрал коробку с пирожными, надел лапоть и сердито пнул плиту.
– Вот беда, беда, огорчение! Я-то думал, это будет мой домик, тихонький, укромненький, никто не заглянет. А сам, страх подумать, в печи сидел! Ах ты, батюшки!
Наташа стала его утешать.
– Я твоей плиты не боюсь, зря не укусит, – махнул рукою Кузька. – Я огня боюсь.
Кузька сел на коробку с пирожными и пригорюнился:
– И лаптей жалко, и рубахи, а больше всего – своей головушки. Я ж молоденький, семь веков всего, восьмой пошёл…
– Семь лет, – поправила Наташа. – Как мне.
– У вас годами считают, – уточнил Кузька, – у нас – веками, в каждом веке сто лет. Вот моему дедушке сто веков с лишним. Не знаю, как ты, а мы с огнём не водимся. Играть он не умеет, шуток не любит. Кто-кто, а мы это знаем. Дедушка нам говорил: «Не играйте с огнём, не шутите с водой, ветру не верьте». А мы не послушались. Поиграли раз, на всю жизнь хватит.
– Кто поиграл?
– Мы поиграли. Сидим как-то у себя дома под печкой. Я сижу, Афонька, Адонька, Сюр, Вуколочка. И вдруг…
Но тут в дверь опять постучали.
Вот беда, беда, огорчение!
Очень высокий, почти до потолка, молодой человек спросил Наташу:
– Где у вас телевизор?
Куртка на юноше блестела, молнии на куртке сверкали, рубашка в мелкий цветочек, а на ней значок с Чебурашкой.
– Ещё не приехал, – растерянно ответила Наташа, глядя на Чебурашку.
– Да ты одна, что ли? – спросил юноша. – А чего пускаешь в дом кого попало? Ну ладно, зайду ещё! Расти большая.
Девочка бегом вернулась в кухню. Там тихо и пусто. Позвала она, позвала – никто не откликнулся; поискала, поискала – никого не нашла. Заглянула в белый шкафчик под раковиной, в духовку – нет Кузьки. Может быть, он спрятался в комнатах?
Наташа обегала всю квартиру, обшарила все углы. Кузьки и след простыл. Напрасно она развязывала узлы, отодвигала ящики, открывала чемоданы, напрасно звала Кузьку самыми ласковыми именами – ни слуху ни духу, будто никогда никакого Кузьки и в помине не было. Только машины шумели за окном и дождь стучал в стёкла. Наташа вернулась в кухню, подошла к окну и заплакала.
И тут она услышала очень тихий вздох, чуть слышный стук и тихий-претихий голос.
– Вот беда, беда, огорчение! – вздыхал и разговаривал холодильник. Кто-то скрёбся в холодильнике, как мышка.
– Бедный, глупый Кузенька! – ахнула Наташа, кинулась к холодильнику, взялась за блестящую ручку.
Но тут в дверь не просто застучали, а забарабанили:
– Наташа! Открывай!
Наташа бросилась в коридор, но по дороге передумала: «Сначала выпущу Кузьку, он совсем замёрз».
– Что случилось?! Открывай сейчас же!! Наташа!!! – кричали в коридоре и ломились в дверь.
– Кто там? – спросила Наташа, поворачивая ключ.
– И она ещё спрашивает! – ответили ей и потащили в комнаты диван, телевизор и много других вещей.
Наташа на цыпочках побежала в кухню, открыла холодильник, и прямо ей в руки вывалился дрожащий холодненький Кузька.
– Вот беда, беда, огорчение! – приговаривал он, и слова вместе с ним дрожали. – Я-то думал, это мой домик, укромненький, чистенький, а тут хуже, чем у Бабы-яги, у той хоть тепло! Деда Мороза изба, что ли, да не простая, с секретом: впустить-то впустит, а назад – и не проси… И приманок всяких вдоволь, яства одно другого слаще… Ой, батюшки, никак олелюшки там оставил! Пропадут они, замёрзнут!