— Иди же ко мне, мой герой! — томно выдохнули ее покрасневшие от поцелуев губы.
Она лежала, призывно раскинув ноги в стороны, и настолько была похожа на курицу перед разделкой, что я чуть не заржал. Курицу худую и плохо общипанную — об эпиляции эта дама даже не подозревала. Я испугался, что не смогу ответить на ее порыв, потому что в платье она выглядела куда привлекательней, чем без него. Но организм сказал: «Хочу» и доказал это действием, и дальше я уже перестал думать о несовершенстве данного женского тела.
Глава 5
В постели донна оказалась неожиданно скучной. Все ее жаркие взгляды, прикосновения ненароком и зовущие к поцелуям губы при проверке оказались полным пшиком. Признавала она только одну позу — миссионерскую, никаких отклонений от сложившегося канона не допускала, а на предложение попробовать что-то новое округлила в ужасе глаза и неожиданно заявила:
— Это неугодно Всевышнему.
— То есть то, чем мы сейчас занимаемся, — угодно? — опешил я. — А небольшие изменения в этом занятии вызовут его гнев?
— Ах, Алехандро, как вы не понимаете… — Она водила пальчиком по моей груди. Эмоций это вызывало ноль. И я невольно задумался, а не следствие ли это чар Оливареса. Ну не может же такого быть, чтобы женщина рядом вызывала так мало положительных чувств? — Всевышний на то, чем мы с вами занимались в постели, смотрит снисходительно, оно не вредит ни браку, ни нравственности. Более того, оно позволяет посмотреть на супруга с другой стороны, простить ему мелкие слабости и сделать более желанным. Чувство вины оживляет супружескую любовь.
Говорила она вдохновенно, но никакой вины в отношении «милого Грегорио» не испытывала. «Хороший левак укрепляет брак». Самое смешное, что примерно это мне Сильвия и втолковывала, убеждая, что все остальные позы предназначены только для мужа. Мол, Всевышний так заповедал, а остальное — разврат и извращения, чего церковь не одобряет.
— А разврату предаются только женщины легкого поведения, — закончила она, глядя на меня с видом «Ну что, наконец-то понял?»
— А мы с вами сейчас чем занимались только что?
— Мы? Радовали друг друга телесно. Это Всевышнему угодно.
И тут я понял, что окончательно запутался. Почему порядочную женщину от непорядочной отвечает только поза, в которой она дает мужчинам? Странные у моей партнерши представления о порядочности, но возможно, они — норма для этого мира. Раньше я не особо интересовался. И сейчас желания просвещаться у данной особы не было. Было одно лишь глубокое разочарование из-за бездарно потраченного времени, которое не хотелось тратить еще больше.
Донна выглядела достаточно телесно обрадованной, чтобы я мог убраться из этого гостеприимного дома до появления в лаборатории алькальда, взгляды которого на порядочность могут отличаться от взглядов его супруги. Не зря же что Оливарес, что Хосефа не считали данную особу образцом добродетели.
— Благодарю вас, Сильвия, и за телесную радость, и за познавательную лекцию, — кисло сказал я и принялся одеваться.
«Всегда к вашим услугам» она почему-то не ответила, но улыбнулась многообещающе и зашарила рукой у кровати, пытаясь нащупать платье. Платье я ей подал, после чего она, абсолютно меня не стесняясь, принялась одеваться. Платье было совмещено с каким-то хитрым корсетом, который утянул ее до прежних соблазнительных форм, но теперь они на меня такого впечатления не производили, потому что содержимое было уже известным.
Расстались мы немного недовольными друг другом. Она — потому что, по ее словам, я хотел от нее недопустимого для приличной донны, я — потому что мое хотение не исполнилось. Шарик скользнул на мое плечо, когда я проходил мимо, и поинтересовался:
— Ну как? Годная самка?
— Ей есть к чему стремиться, — уклончиво ответил я. — Но стремиться она не хочет. Закоснела в уверенности, что права только она.
— Опытная, должна много знать.
— Иногда главное не знания, а стремления развиваться.
— Подождите, дон Алехандро, — окликнула меня Сильвия, когда я уже взялся за дверь. — Вы забыли зелье.
— Зелье?
— Зелье, которое вы у меня готовили, — прошипела она мне в ухо. — Незачем остальным знать, чем еще мы тут занимались.
— Действительно, они же не видели, как мы это делали, — согласился я. — Подумают еще чего-нибудь неприличное.