— В долг не хочу, — признал я. — Вообще против долгов.
— Правильный подход, — довольно сказал Оливарес. — Но что удивительно, у тебя есть почти полный набор необходимого для обучения. Остались мелочи, но мы не будем ждать, пока они прибудут. Начнем сразу.
Его радостная речь была прервана шумом с улицы. Прибыла первая подвода с камнями, присланная алькальдом, чтобы откупиться от проклятийника.
Глава 3
Кровать проклятийнику привезли знатную. Не иначе как семья Ортис де Сарате от сердца оторвала, чтобы потрафить столь уважаемому чародею. Сопровождала повозку сама супруга алькальда, которая лично нанесла чары на все, что можно, только чтобы предмет мебели прибыл без повреждений. Стоило ей увидеть Оливареса, как она сразу прижала руки к груди и проникновенно сказала:
— Дон Оливарес, какой ужас рассказал Грегорио. Каких страхов вам довелось натерпеться. Вы не представляете, как я рада, что все беды остались позади. Вам надо было сообщить нам заранее о своем приезде, и мы отправили бы вам кого-нибудь навстречу.
— Сильвия, на артистическом поприще ты не заработала бы даже медного обра. С голоду померла бы, если не использовала бы другие свои таланты, — проворчал проклятийник.
— Мне очень больно, что вы так отнеслись к моим словам сочувствия. — всхлипнула она довольно естественно, так что я засомневался в правоте Оливареса: актриса из донны получилась первостатейная. — Но я польщена, что вы признаете хоть какие-то мои таланты.
Возможно, она и была польщена, но старательно следила, чтобы разговор больше ни до кого не дошел. Со стороны ее актерская игра смотрелась прилично, а что она из себя представляет, ее слуги, привезшие мебель, знали не хуже, чем мы с Оливаресом.
— Талант шлюхи — это не то, чем стоило бы годиться, — окончательно добил собеседницу проклятийник. — Не доведет он тебя до добра. Слишком много клиентов, если ты понимаешь, о чем я.
— Зря он так с ней, — заметил Шарик. — Оскорбленная женщина по количеству генерируемого яда переплюнет самую ядовитую змею. Если уж она однажды решила его грохнуть, то своим поведением Оливарес ее в этом желании только укрепляет.
— Мы не знаем предыстории, — напомнил я. — Хотя, Шарик, я с тобой согласен: оскорблять тех, кто не может ответить, не слишком красиво. Но этому дону на вежливость наплевать.
— Я не заслуживаю таких оскорблений, — возмутилась донна, как только к ней вернулся дар речи.
— Ты заслуживаешь куда худших. И хорошего тюремного срока тоже заслуживаешь. Радуйся, что я согласился компенсировать нанесенное мне оскорбление деньгами, и оставь свои бесталанные представления для мужа.
Донна оскорбление проглотила и заговорила уже совсем другим тоном, без тени улыбки.
— Мы всегда относились к вам со всем почтением, дон Оливарес, вы же нас наказали, как наказывают злейших врагов.
— Сильвия, сколько раз я должен сказать, что обойдусь без представлений, чтобы это до тебя дошло?
— Куда заносить мебель? — перешла на деловой тон донна.
— На второй этаж? — предположил я. — Простите, дон Оливарес, но в выбранную вами первоначально комнату этот монстр не влезет ни по ширине, ни по высоте.
По высоте — потому что к кровати прилагался огромнейший балдахин. Сомневаюсь, что в доме Ортис де Сарате были проблемы с кровососущими насекомыми, значит, данная конструкция служила исключительно для красоты.
— Тряпки убрать и поставить в самом большом помещении первого этажа, — решил Оливарес.
— Там должна быть столовая, — напомнил я о том, что башня вообще-то моя.
— Это ненадолго. Как только милейшие Ортис де Сарате завершат пристройку, я перееду. Алехандро, ты меня уже один раз похоронил, быстро похоронишь еще раз, но уже по-настоящему, если мне придется лазить по лестницам. Я их вчера осмотрел, они мне показались ненадежными. Будем вкушать пищу на кухне. Придется потерпеть. Надеюсь, недолго.
Затем мы оба принялись лицедействовать. Он похлопал меня по плечу, притворяясь, что сочувствует. Я изобразил на физиономии скорбь от потери несуществующей столовой. На самом деле меня более чем устраивало, если проклятийник не станет лезть выше первого этажа. Зелья я могу делать без его участия под контролем Шарика, а башню я хотел бы иметь под собственным контролем. Шарика, похоже, это устраивало тоже, потому что он молчал. При Оливаресе он вообще предпочитал изображать нечто неживое, так сказать, один из атрибутов чародейства.