— Ехать в Стросу, дон Контрерас, — самоубийство другого рода, — парировала она, недовольно на меня глядя. — Я не собираюсь себя хоронить в политических игрищах дона Карраскильи.
— Вы собираетесь хоронить себя в провинции, донна Болуарте? Или я вам настолько мил, что вы готовы мириться со всеми неудобствами?
Она вспыхнула почти как лампочка, которую я не так давно проверял в ее присутствии, только цвет, разумеется, был другой — нежно-розовый, как раз такой, какой она хотела получить в своей спальне.
— Дон Контрерас, не знаю, чем я дала вам повод говорить подобные речи, но должна признаться: как бы я к вам ни относилась, это ни на что не повлияет. Мое воспитание не позволяет мне ставить что-то выше долга рода Болуарте.
По мере произнесения этой пафосной речи она успокаивалась, а ее лицо возвращалось к привычному цвету. Девушка нашла поддержку в установках, которые в нее вбивал папаша и которые чуть не привели донну к смерти. Вот и сейчас она высокомерно вскинула голову, наверняка твердя про себя: «Я Болуарте, я должна быть выше всего этого», отодвинула вазу, на которой белых пятен было куда больше, чем цветных, и пошла мимо меня к выходу.
Каюсь, не сдержался. Она была такая красивая в своей высокомерной злости, что хотелось ее хоть немного остудить, и лучше всего это делать — поцелуем. Почему-то я был уверен, что Исабель влепит мне пощечину, но на поцелуй она ответила, страстно обвив мою шею руками и наконец напрочь забыв о том, что она Болуарте. Кажется, ей было сейчас на это наплевать. Нельзя же всерьез рассматривать предположение, что таким замысловатым образом она все же собиралась заполучить в спальню розовые светильники?
Такие сцены непременно должны заканчиваться чем-то вроде «и они рухнули в пучину страсти», но увы, в нашем случае этого не произошло. Шаги Серхио на лестнице услышали мы оба почти одновременно и отпрянули друг от друга как нашкодившие подростки. Донна тяжело дышала и смотрела на меня испуганно, как будто мы не ограничились одними поцелуями, а проверяли на прочность лабораторный стол. Любой из здешних столов такую проверку выдержал бы с честью, за это ручаюсь — как-никак, сам делал. Но лабораторная посуда точно не пережила бы. Поневоле начинаешь понимать Сильвию, у которой при лаборатории есть уютная комната отдыха с мягким диванчиком. Нам бы сейчас она тоже не помешала, особенно потому что там можно закрыться на замок от посторонних.
— Дон Алехандро, те клубни, что донна Ортис де Сарате выкопала, там мелкие совсем есть. Может, их стоит закопать в землю, чтобы подросли? — озабоченно спросил заглянувший в лабораторию Серхио. — Я хотел этим было заняться, но решил, что требуется ваше разрешение.
— Они не вырастут, недозрелые, — пояснил я.
— Тогда их, может, стоит поджарить? — с надежной поинтересовался мой компаньон. — А то ведь высохнут…
— Открою тебе страшный секрет, Серхио… — Я сделал драматическую паузу. — Картофель можно не только жарить. Более того, варят его куда чаще. И делать это проще.
— Да вы знатный кулинар, дон Контрерас, — не удержалась Исабель. — Столько всяких рецептов знаете.
— Куда больше чем два, донна Болуарте, — согласился я, — но пусть это будет нашим с вами секретом. Не единственным…
— Вы ведете себя неприлично, дон Контрерас, — выдохнула она с той же страстью, с которой меня целовала, и с видом королевы прошла мимо Серхио.
Тот помолчал, посмотрел ей вслед, а потом спросил у меня:
— Я не вовремя, дон Алехандро?
— Очень даже вовремя, Серхио, — признал я, потому что не появись он, кто знает, чем бы все закончилось. А вдруг донна Болуарте решила бы, что я отбрасываю ненужную тень на репутацию ее рода? — Ладно, не дадим пропасть картофелю и займемся этим прямо сейчас.
Каблучки Исабель простучали уже где-то далеко внизу. По-хорошему девушку бы догнать и успокоить, пока глупостей не наделала, вряд ли она собралась прогуляться на кухню и помочь мне в чистке картофеля. На последний подвиг можно будет сподвигнуть разве что Хосефу. И ту сначала приучить хотя бы смотреть на сангреларские клубни не как на порождение греха. Но Исабель от башни далеко не уйдет, посторонних, кто может ее увидеть, поблизости не наблюдалось. Так что пусть остудит голову под присмотром Оливареса, а я пока не дам пропасть трудам Сильвии. Не зря же донна орудовала лопатой — не иначе как беспокоилась, чтобы нам было чем поужинать.
На кухне Шарика не обнаружилось, что меня, признаться, обеспокоило, потому что привык я к этой мохнатой заразе и не хотел, чтобы он занимался самоедством. Похоже, у дона Леона ему доставалось за каждую провинность так, что ками до сих пор это помнит. Лучше бы он, конечно, помнил то, что имеет ценность сейчас, а не то, что породило в нем давным-давно кучу комплексов. Но я не психолог, да и был бы им — толку-то? Психика ками наверняка отличается от человеческой. Но на всякий случай я отправил Шарику вопрос, все ли с ним в порядке.