Кавелли сел и посмотрел в окно.
Что его здесь ожидает? Звонок Бонетти оказался для него полной неожиданностью, и поначалу он рассматривал свой визит как небольшое любопытное приключение. Нечто обещающее наследство от дяди из Америки или что-то в этом духе. Но ведь у него нет родственников, ни в Америке, ни где-либо еще. Оставалось признать, что речь, возможно, пойдет о каких-то более серьезных вещах. Он отогнал эту тревожную мысль. Какой смысл гадать?
Если вы не можете ничего сделать, кроме как ожидать, — расслабьтесь.
XV
Прошло добрых десять минут, как вдруг секретарша без видимого повода подняла глаза от печатной машинки.
— Прошу вас, доктор Бонетти ждет вас.
Может, у нее на столе какая-то скрытая лампочка?
Он поднялся с просиженного стула и открыл обтянутую кожей дверь в конце комнаты. Нотариус поприветствовал его в своей обычной торжественной манере, мягко пожав руку и слегка поклонившись.
— Синьор Кавелли…
Его голос — тихий, немного приглушенный — наводил Кавелли на мысли о похоронном бюро. Наверное, нотариус привык к такой интонации, поскольку ему приходилось иметь дело со скорбящими родственниками всякий раз, когда вскрывали завещание.
— Прошу вас! — Бонетти указал на одно из четырех резных кресел с высокой спинкой, явно принадлежащих к эпохе Возрождения, что стояли напротив его письменного стола. Сам он устроился в мягком вращающемся кресле. Кавелли заметил, что это единственная современная вещь во всей конторе. Вероятно, межпозвоночные диски нотариуса плохо сочетались с мебелью в стиле ренессанс.
Бонетти откашлялся.
— Ну что ж, уважаемый синьор, сначала я должен попросить вас удостоверить свою личность.
Кавелли знал местные порядки, поэтому полез во внутренний карман пиджака и протянул свой темно-зеленый ватиканский паспорт. Нотариус взял его не без почтения. Он сравнил лицо клиента с фотографией в паспорте — с добросовестностью, которая сделала бы честь северокорейскому пограничнику, затем самым тщательным образом изучил все записи.
Внезапно на его лице отразилось крайнее удивление. Кавелли даже догадывался почему. В качестве места рождения значилось: Stato della Citta del Vaticano.[31] Само по себе это не так уж и необычно. Изредка случалось, что и в Ватикане рожали. Там появлялись на свет исключительно дети женатых офицеров швейцарской гвардии. Однако, вырастая, они теряли право на ватиканское гражданство — мужчины не позднее чем в двадцать пять, а девушки — сразу после замужества. Сорокалетнего гражданина папского государства, который там бы и родился, Бонетти не встречал никогда.
— Могу я вас спросить, какую должность вы занимаете в Ватикане, синьор Кавелли?
— Никакую. Я просто живу там.
Нотариус снова с недоумением взглянул на паспорт, который держал в руке.
— Но, насколько мне известно… Даже не знал, что такое возможно.
— И все же это так, — Кавелли любезно улыбнулся, но счел справедливым оставить нотариуса в неведении, ведь тот скрыл причину, по которой пригласил его к себе. Бонетти натянуто улыбнулся в ответ. Он все больше осознавал, что ничего не понимает.
— Что ж, я всегда знал, что Ватикан — это мир, полный тайн и чудес. — Он протянул паспорт обратно. — Но так или иначе! — он расплылся в дежурной улыбке. — Мне поручено кое-что вам передать.
Он выдвинул ящик стола и достал из него запечатанный конверт, который осторожно положил перед собой. Кавелли заметил, что нотариус, хотя и отодвинул конверт от себя, при этом продолжает держать его обеими руками.
— И что же там?
— Что касается его содержимого, то… — тут Бонетти слегка нахмурился, — то… мне оно неизвестно. Но вы, несомненно, слышали о трагическом… — он некоторое время подыскивал подходящее слово, — инциденте, который недавно произошел с кардиналом Фонтана?
— Послание от кардинала? Для меня? — Лицо Кавелли приобрело озадаченное выражение.
— Именно так. Его высокопреосвященство разыскал меня ровно неделю назад и оставил этот конверт на хранение. В случае его смерти я обязан, выждав три дня, вручить конверт вам лично.
Он огорченно покачал головой.
— Кто же знал, что это случится так скоро… — Бонетти изобразил сочувственную гримасу.
— Почему только через три дня? Так всегда делается?
— Всегда — это, пожалуй, слишком сильно сказано, но в то же время не совсем необычно. У кардинала, вероятно, имелись на то свои причины.