Дорогой друг, за свою жизнь я принял тысячи исповедей, нередко узнавал об ужасных и омерзительных поступках. Но в большинстве случаев мне приходилось снова и снова слушать об одном и том же. Однако эта исповедь… Мне трудно подобрать правильные слова — она оказалась настолько чудовищна, что я едва смог дослушать ее до конца.
Еще сложнее было дать этому человеку отпущение грехов, потому что, как вы, конечно, знаете, оно дается лишь в том случае, если тот, кто исповедуется, от всей души раскаивается в содеянном. Между тем то, как этот человек говорил о своих прегрешениях, навело меня на мысль, что в каком-то смысле он даже гордится ими. Однако, поскольку он утверждал, что искренне сожалеет о своих поступках, у меня не оставалось другого выбора, кроме как отпустить ему грехи. Хотя при этом я сильно сомневался в непритворности этого раскаяния, предполагая, что оно ему было нужно лишь для того, чтобы получить отпущение. Во всяком случае, когда он уходил от меня, то выглядел чрезвычайно умиротворенным.
А я остался перед самой неразрешимой дилеммой в моей жизни.
Даже по поводу того, что я уже успел написать, вероятно, среди разных клириков мнения бы разделились: считать ли это письмо нарушением тайны исповеди? В сложившихся обстоятельствах я счел это допустимым, поскольку не назвал ни имени этого человека, — собственно, я его и не знаю, — ни места и времени исповеди, не проговорился о ее содержании. Я лишь рассказываю в общих чертах. Впрочем, это уже не имеет значения, учитывая то, что я намерен сейчас сообщить.
Хотя Вы и хорошо осведомлены в вопросах, которые касаются церкви, тем не менее позвольте мне сказать несколько слов о нарушении тайны исповеди и напомнить о последствиях ее разглашения. Как Вы знаете, исповедь является одним из семи таинств. Она неприкосновенна, и эта неприкосновенность превыше всего. Не существует причин, которые были бы настолько важны, чтобы пренебречь этим принципом. Если духовное лицо, тем не менее, идет на это, сразу же происходит его автоматическое отлучение от церкви. Даже если папа об этом ничего не узнает. Да-да, я утверждаю, что нет и не может быть никаких оправданий для священнослужителя, который нарушит тайну исповеди. Именно в это я верил всю свою жизнь, но сейчас эта вера пошатнулась. То, что я услышал, не только ужасно по своей сути, но также имеет первостепенное историческое значение. Большинство людей на свете не являются католиками. Тайна исповеди ничего для них не значит. Так какое же я имею право утаивать от человечества эту информацию?
Но все подобные вопросы и размышления не меняют моего убеждения в том, что тайна исповеди священна. Что бы я ни решил, я остаюсь виноватым.
Не так давно мы с Вами обсуждали, приму ли я решение о том, чтобы стать папой римским. Тем временем я много молился и раз за разом возвращался к одной и той же мысли: я верю, что сам Бог выбирает своего наместника, и мы, люди, не имеем права отказываться от предначертанного, даже если оно вызывает трепет. Поэтому, несмотря на все страхи и ощущение, что я не достоин, мне пришлось бы согласиться с таким выбором. Конечно, есть другие кардиналы, которых я считаю гораздо более подходящими для того, чтобы занимать этот пост, но то, что жребий вполне может пасть на меня, не является чем-то невозможным, если верить тем слухам, которые распространяются среди клириков.
Представьте себе: папа, отлученный от церкви! Пусть даже об этом неизвестно никому, кроме него самого.
Какая ужасная, прямо-таки кощунственная мысль! Поэтому я попросил святейшего отца освободить меня от должности кардинала. Особой надежды на то, что он выполнит эту просьбу, у меня не было, поскольку я еще не достиг семьдесят пятого года жизни, когда все церковные сановники получают право ходатайствовать перед Святым Престолом об отставке. Как и опасался, мне отказали, поскольку, по словам папы, я нужен ему именно на том посту, где сейчас нахожусь.
Вы, конечно, уже прочитали между строк, что я решил нарушить тайну исповеди. Тем не менее я намерен сделать это так, чтобы, насколько возможно, отмежеваться от прямого разглашения. За это я заранее прошу у Вас прощения. То, что я должен рассказать, я изложил в зашифрованном виде, возможно, никто так и не докопается до сути этой головоломки. Если все произойдет именно таким образом — на то воля Божья. Я только хочу, чтобы при любых обстоятельствах эта тайна не попала в неподобающие руки. Именно поэтому я устроил все так, чтобы мои намеки понял лишь тот, кто обладает выдающимися познаниями, связанными с историей папства. Я отдаю себе отчет в том, что если бы я передал эти подсказки какому-нибудь священнослужителю Ватикана, то он, вполне вероятно, смог бы их расшифровать, но что дальше? Даже случайно полученные от другого священнослужителя сведения, если они связаны с исповедью, тоже становятся секретными. Тем самым я бы просто поставил беднягу в ту же безвыходную ситуацию, в которой нахожусь сам. Я не хочу этим отягощать свою совесть.