Они пошли дальше, пока не достигли противоположного конца зала. Кавелли указал на фреску, помещенную в правом углу потолка:
— Возможно, теперь вы поймете, почему у меня так мало надежды на то, что мне когда-нибудь удастся заполучить эту картину. Мой предок — вон тот тип с мечом.
Пия посмотрела вверх.
— В это невозможно поверить, — проговорила она беззвучно.
— Мой пращур не единственная историческая личность на этой фреске. Микеланджело изобразил множество людей из окружения папы Юлия. Правда, они не всегда радовались по этому поводу.
Кавелли указал в том направлении, откуда они пришли.
— Видите там, в самом низу над правой дверью, голого мужчину с ослиными ушами?
— Крайний справа? Да, кто это?
— Бьяджо да Чезена, папский церемониймейстер. Он критиковал Микеланджело за то, что тот писал обнаженные фигуры, которые более уместны в бане, а не в папской капелле. В отместку художник нарисовал его в таком нелицеприятном виде.
— Надеюсь, это послужило ему уроком! — подытожила Пия.
— А мой прародитель, предполагаю, оставил по себе достойную память. Он изображен в виде Давида, сражающегося с Голиафом.
Девушка с восторгом уставилась на Кавелли.
— Выходит, ваш предок был кем-то вроде святого?
— Святого? Скорее всего, нет. Гораздо более вероятно, что он был порядочной свиньей. Это заметно даже по сюжету картины. Обычно художники изображали то, как библейский Давид поражает великана Голиафа при помощи пращи. Здесь же Давид рубит голову уже лежащему на земле противнику. Наверное, у Микеланджело имелись какие-то причины, чтобы нарисовать эту сцену именно так.
— Но если он был таким негодяем, который отрубал людям головы, то почему…
— Почему его увековечили в Сикстинской капелле? — Лицо Кавелли приобрело несколько мрачное выражение. — Очевидно, он отлично разбирался в том, какие именно головы нужно отрубать. По-видимому, он расправлялся с людьми, которые очень не нравились папе римскому Юлию, и тем самым весьма ему угодил.
Пия снова, как завороженная, уставилась на потолок.
— Святым он на самом деле не выглядит, впрочем, таким уж страшным злодеем — тоже…
— Что ж, таким образом, он хорошо послужил себе и своей семье. Подобные злодеи — неприятные современники, но…
— Но? — лукаво улыбнулась она.
Кавелли смущенно почесал голову и нерешительно произнес:
— …но очень полезные предки.
XXV
Они вышли из капеллы через дверь под картиной и стали спускаться по ступеням, сразу оказавшись в потоке туристов.
Вдруг Кавелли потянул Пию за руку.
— Здесь мы будем еще долго пробираться, есть путь быстрее.
Он приподнял веревочное заграждение перед лестницей, находящейся рядом с той, по которой они спускались, и пропустил девушку вперед.
Они находились на площадке, с которой вела лестница, обрамленная колоннами с обеих сторон.
— Знаменитая Scala Regia — Королевская лестница, — пояснил Кавелли. — Необычайно запутанное и асимметричное архитектурное решение. Бернини визуально замаскировал пространство колоннами. Посмотрите: внизу они становятся все толще и толще, а интервал между ними увеличивается. Снизу лестница выглядит значительно длиннее, чем она есть на самом деле, а если смотреть отсюда, она, напротив, кажется короче.
Пия прищурила один глаз и посмотрела вдоль колонн.
— Так и есть!
Они сбежали вниз по лестнице к огромной двустворчатой металлической двери, у которой стоял на посту швейцарский гвардеец с алебардой, и вышли на северо-восточную сторону площади Святого Петра.
— Это — так называемые Бронзовые ворота, официальный вход в Апостольский дворец.
— Довольно претенциозно, но мне нравится, — одобрила Пия.
Он отошел в сторону, чтобы пропустить двух кардиналов, которые направлялись во дворец. Гвардеец вытянулся и ловким движением переместил маленькое металлическое колечко на древке своей алебарды, так что раздался щелчок. Девушка была этим просто очарована.
— Они приветствуют всех важных личностей, но этот щелчок слышат только церковные сановники.
— Что это за странная причуда?
— Традиция. А теперь пойдемте что-нибудь перекусим. Я проголодался, да и книге, чтобы высохнуть, явно понадобится еще некоторое время.
Пия колебалась.
— И куда же мы отправимся? К вам? Мне бы хотелось пообедать где-нибудь в особенном месте.
— Насколько особенном?