Санчо собирался исполнить это приказаніе, но одинъ изъ пастуховъ попросилъ рыцаря не безпокоить своего оруженосца, и нарвавъ нѣсколько листьевъ розмарина, разрѣзавъ и перемѣшавъ съ солью, приложилъ ихъ въ уху Донъ-Кихота, совѣтуя ему удовольствоваться однимъ этимъ лекарствомъ, оказавшимъ дѣйствительную пользу.
Глава XII
Между тѣмъ въ собесѣдникамъ нашимъ прибылъ еще одинъ парень изъ тѣхъ, которые доставляли своимъ товарищамъ изъ деревни провизію. «Братцы!» сказалъ онъ имъ; «знаете ли, что случилось?»
— А почему мы можемъ знать? отозвался какой то пастухъ.
— Знайте же, что студентъ нашъ Хризостомъ умеръ сегодня утромъ, и всѣ втихомолку говорятъ, будто его извела любовь въ этой колдуньѣ Марселѣ, дочери Гильома богатаго, которая бродитъ вокругъ нашихъ пастбищъ, одѣтая въ пастушье платье.
— Какъ въ Марселлѣ? отозвался чей то голосъ.
— Къ ней, въ ней, отвѣчалъ крестьянинъ: но всего удивительнѣе, что въ своей духовной Хризостомъ завѣщеваетъ похоронить себя какъ невѣрующаго, среди чистаго поля у той самой скалы, съ которой льется источникъ пробковаго дерева; на этомъ мѣстѣ онъ, какъ слышно, увидѣлъ въ первый разъ Марселлу. Кромѣ того онъ проситъ о многомъ другомъ, чего церковные старшины наши не хотятъ исполнять, потому что, но ихнему приговору, это будетъ какъ будто не совсѣмъ по христіански. Другъ же Хризостома Амброзіо настаиваетъ, чтобы послѣдняя воля покойника была выполнена во всей точности; споры эти всполошили теперь всю нашу деревню. Увѣряютъ, однако, что нее будетъ исполнено по желанію Амброзіо и другихъ друзей покойника. Завтра славно такъ станутъ хоронитъ его на томъ самомъ мѣстѣ, которое онъ выбралъ для своей могилы; тутъ будетъ на что поглядѣть, и я непремѣнно отправлюсь на похороны, хотя бы мнѣ и не приходилось возвращаться въ деревню.
— Пойдемъ всѣ вмѣстѣ, крикнулъ одинъ изъ пастуховъ, только бросимъ сначала жребій, кому остаться стеречь стада.
— Не нужно кидать жребія; я и безъ того останусь, сказалъ другой пастухъ, и за это не требую отъ васъ никакой благодарности; не пойду я потому, что занозилъ ногу и не могу сдѣлать ни шагу.
— А все-таки спасибо тебѣ, сказалъ Педро.
Донъ-Кихотъ просилъ сказать ему, кто такой былъ покойникъ, и Педро передалъ ему все, что зналъ о Хризостомѣ; именно: что онъ былъ сынъ богатаго гидальго, жившаго въ окрестныхъ горахъ, и что долго учившись въ Саламанкѣ, онъ возвратился домой человѣкомъ очень ученымъ. Увѣряютъ, говорилъ Педро, будто покойникъ прекрасно зналъ все, что дѣлаютъ на небѣ не только звѣзды, но также солнце и луна, помраченіе которыхъ онъ всегда вѣрно предсказывалъ.
— Ты вѣроятно хотѣлъ сказать затмѣніе, замѣтилъ Донъ-Кихотъ. Не обращая вниманія на сдѣланное ему замѣчаніе, Педро продолжалъ: также вѣрно угадывалъ онъ, какой годъ долженъ быть плодороднымъ и какой безплодороднымъ.
— Неплоднымъ, замѣтилъ опять Донъ-Кихотъ.
— Неплоднымъ или безплодороднымъ, это рѣшительно все равно, возразилъ Педро. Дѣло въ томъ, что друзья и родственники покойника сдѣлались бы богачами, еслибъ слѣдовали во всемъ его совѣтамъ. Такъ въ одномъ году онъ говорилъ; сѣйте ячмень, а не пшеницу; въ другомъ — сѣйте горохъ, а не ячмень: въ этомъ году, говорилъ онъ, будетъ много оливокъ, а въ будущіе три года совсѣмъ ихъ не уродится, и все это сбывалось отъ слова до слова.
— Эта наука, открывающая намъ будущее, называется астрологіею, замѣтилъ Донъ-Кихотъ.
— Богъ ее тамъ знаетъ какъ она прозывается, отвѣчалъ Педро, но только выучилъ онъ всю эту науку, да и много еще кое чего другого. Прошло этакъ нѣсколько времени, какъ вернулся онъ изъ Саламанки, и вдругъ нежданно, негадано промѣнялъ студенческій плащъ свой на нашъ пастушій кафтанъ, и въ такомъ нарядѣ, съ посохомъ въ рукахъ, сталъ появляться повсюду вмѣстѣ съ другомъ своимъ Амброзіо; я забылъ вамъ сказать еще, что покойникъ былъ большой мастеръ слагать пѣсни и всѣ представленія, играемыя на святкахъ нашими деревенскими парнями, были сочинены имъ. Какъ увидѣли мы студента Хризостома пастухомъ, такъ просто глазамъ не вѣрилось и догадаться никто не могъ, чтобы это съ нимъ сдѣлалось такое. Отецъ его между тѣмъ умеръ и оставилъ ему большое наслѣдство деньгами, землями и стадами; всѣмъ этимъ богатствомъ могъ онъ теперь располагать по своей водѣ, и правду нужно сказать, былъ онъ при своемъ богатствѣ человѣкъ добрый и сострадательный. Скоро всѣ мы узнали, что больше полюбилась ему пастушка Марселла, и что изъ за нее собственно и онъ пастухомъ сталъ. Нужно вамъ сказать теперь, господинъ мой, что за женщина такая эта Марселла, потому что не случится вамъ, можетъ быть, услышать про такую женщину, хотя бы суждено было прожить на свѣтѣ больше старухи Соры.
— Сарры, а не Соры замѣтилъ въ третій разъ Донъ-Кихотъ, не терпѣвшій искаженій въ словахъ.
— Да развѣ не все равно Сора или Сара, возразилъ разскащикъ, и если вы примитесь исправлять каждое слово, то я не кончу своего разсказа и до будущаго года.
— Но, другъ мой, между Саррою и Сорою существуетъ огромная разница, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ.
— Скажу я вамъ теперь, что въ деревнѣ нашей жилъ крестьянинъ Гильомъ, которому Богъ вмѣстѣ съ другими богатствами даровалъ дочь, оставшуюся безъ матери при самомъ рожденіи. Мнѣ кажется, будто я вижу покойницу, словно сотканную изъ солнца и луны; вижу, какъ это она словно улыбается; вижу ея состраданіе и доброту, вознесшія душу ея на небо — къ престолу Господа Бога. Не долго горевалъ по ней Гильомъ, и скоро самъ отправился къ своей покойницѣ, оставивъ Марселлу молоденькой, богатой сиротой на рукахъ дяди ея, священника въ нашемъ околоткѣ. Какъ стада она подростать, такъ все больше и больше напоминала покойницу мать свою, и казалось, что будетъ она еще красивѣе матери. Когда же минуло ей пятнадцать лѣтъ, такъ каждый, кому приводилось видѣть ее, восхвалялъ только Бога, создавшаго ея такою чудесной красавицей; и вся деревенская молодежь наша стала съума сходить но ней. Хотя опекунъ то держалъ ее чуть не подъ замкомъ, однако не помѣшало это ходить про нее разнымъ чуднымъ слухамъ; и все что было лучшаго у насъ между женихами, слыша, какая она красавица, да богатая, да воспитанная, — опекунъ говорятъ все стараніе употребилъ, какъ бы лучше воспитать ея, — одинъ передъ другимъ стали просить его отдать имъ Марселлу въ жены. Добрый священникъ, самъ не прочь былъ пристроить сиротку, только не хотѣлъ онъ этого дѣлать противъ ея воли. И не думайте, ваша милость, что торопился онъ выдать замужъ Марселлу съ тѣмъ, какъ бы поживиться ея богатствомъ; нѣтъ, на этотъ счетъ весь околотокъ нашъ отдаетъ ему справедливость; и такъ какъ въ деревнѣ у насъ каждый хулитъ и хвалитъ какъ ему вздумается, такъ тутъ не разъ, а сто разъ хорошимъ долженъ быть человѣкомъ тотъ, кто заставитъ всѣхъ прихожанъ своихъ молвить о себѣ доброе слово.
— Правда твоя, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, но сдѣлай одолженіе, продолжай свой разсказъ; онъ очень заинтересовалъ меня, и ты охотно его разсказываешь.
— Очень хотѣлось дядѣ пристроить сиротку, продолжалъ Педро, да только напрасно предлагалъ онъ ей изъ всѣхъ жениховъ нашихъ выбрать себѣ любого. Ни къ чему это не послужило. Марселла твердила одно. да одно, что не пора ей еще выходить замужъ, потому что молода она и не способна какъ слѣдуетъ вести хозяйство. Дядя не понуждалъ ея, полагая, что не слѣдъ родителямъ понуждать дѣтей жениться и выходить замужъ, и думалъ, что какъ войдетъ Марселла въ лѣта, такъ сама образумится. А Марселла между тѣмъ, не слушая ни родныхъ своихъ, ни знакомыхъ, на удивленіе всѣмъ сдѣлалась пастушкой и отправилась съ другими женщинами въ поле, — пасти свои стада. Какъ увидѣли ее, я вамъ скажу, среди бѣлаго дня, мущины наши, то, право, не перечесть вамъ всѣхъ дворянъ и крестьянъ, ставшихъ пастухами, единственно для того только, чтобы слѣдовать за ней, межъ ними былъ и нашъ Хризостомъ; о немъ такъ говорили, что онъ не то что любитъ, а какъ самому Богу покланяется Марселлѣ. Нужно сказать вамъ, однако, что вела она себя хорошо, и никакихъ дурныхъ слуховъ про нее не ходило. Со всѣми она была привѣтлива и ласкова, но только и виду никому она не подала, чтобы кто полюбился ей, а если кому приходила охота сказать ей про свою любовь, такъ она такъ ловко спроваживала его отъ себя, что ужъ и не возвращался онъ больше къ ней. И вѣрите ли, хуже лютаго мора разоряетъ она теперь край нашъ, потому что молодежь наша не налюбуется на красоту ея, съума по ней сходитъ, а она всѣхъ отталкиваетъ; никто не милъ ей. И еслибъ вы пробыли здѣсь нѣсколько дней, то услышали бы въ этихъ долинахъ и горахъ такой лютый плачь, такія льются здѣсь слезы по ней, что вамъ стало бы ясно, почему всѣ иначе не зовутъ ее, какъ жестокой. Недалеко отсюда больше чѣмъ на двадцати деревьяхъ вырѣзано имя Марселлы и сверху корона, какъ надъ царицею красоты. Здѣсь по ней плачетъ одинъ, тамъ другой, дальше слышна любовная пѣсня третьяго, еще дальше по ней тоскуетъ четвертый. Одинъ не спитъ, да все думаетъ про нее ночь цѣлую у дубоваго дерева, или на самомъ верху овалы, и солнце застаетъ его съ думой о его красавицѣ, и не видитъ онъ отъ слезъ свѣта божьяго. Другой горюетъ по ней, лежа, подъ солнцемъ, на пескѣ сыпучемъ, и молитъ Господа послать поскорѣй ему смерть. И каждый изъ насъ, какъ поглядитъ что дѣлается вокругъ, такъ волей, неволей думаетъ: какой будетъ всему этому конецъ? и это полюбится наконецъ этой жестокой Марселлѣ, изведшей нашего Хризостома, на похороны котораго вамъ не мѣшало бы взглянуть, господинъ рыцарь. Покойникъ имѣлъ много друзей и отсюда до мѣста, на которомъ просилъ онъ похоронить себя не болѣе полумили.