— Потому что и на свѣтѣ больше монахомъ, чѣмъ рыцарей.
— Мнѣ кажется, однако, продолжалъ Санчо, что на свѣтѣ очень много странниковъ.
— Но очень немногіе изъ нихъ заслуживаютъ названіе странствующихъ рыцарей, замѣтилъ Донъ-Кихотъ.
В подобныхъ разговорахъ наши искатели приключеній провели цѣлые сутки, не наткнувшись ни на какое приключеніе, что очень огорчало Донъ-Кихота. На слѣдующій день они увидѣли, наконецъ, большую деревню Тобозо, къ невыразимой радости рыцаря и горю его оруженосца, не знавшаго, гдѣ живетъ Дульцинея, которой онъ никогда въ жизни не видалъ. Оба они приближались къ деревнѣ взволнованные: одинъ — желаніемъ увидѣть, а другой — не видѣть Дульцинеи и мыслью, что станетъ онъ дѣлать, если Донъ-Кихоту вздумается послать его къ своей дамѣ. Рыцарь рѣшился, однако, въѣхать въ деревню не иначе, какъ ночью, и въ ожиданіи ее укрылся съ своимъ оруженосцемъ въ небольшой, дубовой рощѣ, откуда, въ началѣ ночи, они выѣхали въ Тобозо, гдѣ ожидало ихъ то, что разскажется въ слѣдующей главѣ.
Глава IX
Ровно въ полночь Донъ-Кихотъ и Санчо въѣхали въ Тобозо, гдѣ всѣ спали въ это время глубокимъ сномъ. Хотя ночь была довольно темна, но Санчо отъ души желалъ, чтобы она была еще темнѣе, чтобы имѣть возможность оправдать ночнымъ мракомъ то неловкое положеніе, въ которомъ онъ скоро долженъ былъ очутиться. Всюду раздавался громкій дай собакъ, оглушавшій Донъ-Кихота и смущавшій душу его оруженосца По временамъ слышалось хрюканье свиней. мяуканье кошекъ, ревъ ословъ, и нестройный хоръ этихъ голосовъ, усиливаемый глубокой тишиной ночи, показался рыцарю зловѣщимъ предзнаменованіемъ. Тѣмъ не менѣе, обратясь къ Санчо, онъ сказалъ ему: «другъ мой! ведя меня во дворецъ Дульцинеи; тамъ быть можетъ, еще не спятъ».
— Въ какого чорта дворецъ я васъ поведу, отвѣчалъ Санчо; тотъ, въ которомъ я видѣлъ Дульцинею былъ просто избою, да еще самою неказистою во всей деревнѣ.
— Вѣроятно, удалясь въ какой-нибудь скромный павильонъ своего алказара, говорилъ Донъ-Кихотъ, она, подобно другимъ принцессамъ, проводила тамъ время тогда съ женщинами своей свиты.
— Ну ужъ если вамъ, во что бы то ни стало, хочется, чтобы изба Дульцинеи была алказаромъ, то все же подумайте, время ли теперь гдѣ бы то ни было держать двери настежъ? время ли стучаться къ кому бы то ни было и подымать на ноги весь домъ. Неужели мы отправляемся къ тѣмъ госпожамъ, которыхъ дома открыты во всякое время дня и ночи?
— Другъ мой! отъищемъ сначала алказаръ, сказалъ Донъ-Кихотъ, а потомъ подумаемъ о томъ, что намъ дѣлать. Но или я ничего не вижу, или это отдаленное зданіе, кидающее отъ себя такую широкую тѣнь, должно быть дворцомъ Дульцинеи.
— Такъ ведите къ меня къ нему, можетъ быть тогда мы и попадемъ въ какой-нибудь дворецъ, только увѣряю васъ, отвѣтилъ Санчо, если я даже ощупаю его собственными руками и увижу собственными глазами, и тогда я повѣрю, что это дворецъ столько же, какъ тому, что теперь день.
Донъ-Кихотъ поѣхалъ впередъ, и сдѣлавъ около двухъ сотъ шаговъ остановился у подножія массы, кидавшей отъ себя широкую тѣнь, тутъ онъ убѣдился, что зданіе это было не алказаръ, а кладбищенская церковь. Мы у дверей храма, сказалъ онъ.
— Я это и безъ васъ вижу, сказалъ Санчо, и дай только Богъ, чтобы мы не очутились у дверей нашей могилы, потому что это дурной знакъ — шататься по кладбищамъ въ такую позднюю пору, и вѣдь говорилъ же я, кажется, вамъ, что изба вашей даны стоитъ въ какомъ то глухомъ переулкѣ.
— Будь ты проклятъ! воскликнулъ Донъ-Кихотъ, гдѣ, отъ кого, и когда ты слышалъ, что жилища царей и принцевъ строились въ глухихъ переулкахъ?
— Что городъ, то норовъ, говоритъ пословица, отвѣчалъ Санчо; и очень быть можетъ, что въ Тобозо, такъ ужъ принято — помѣщать въ глухихъ переулкахъ дворцы и другія замѣчательныя зданія. Прошу васъ: позвольте мнѣ поискать этотъ алказаръ — чтобъ ему провалиться — и я увѣренъ, что найду его въ какомъ-нибудь закоулкѣ.
— Санчо! говори почтительнѣе, замѣтилъ Донъ-Кихотъ, проведемъ въ мирѣ праздникъ, и не будемъ отчаяваться въ успѣхѣ.
— Слушаю, бормоталъ Санчо; только я рѣшительно не понимаю, какъ вы хотите, чтобы я не потерялъ терпѣнія, и сразу узналъ, въ такой темнотѣ, дворецъ вашей дамы, который я видѣлъ всего одинъ разъ въ жизни, между тѣмъ вамъ вы не можете узнать его, видѣвши сто разъ.
— Санчо! ты меня съ ума сведешь. Не говорилъ ли я тебѣ тысячу разъ, отвѣчалъ Дон-Кихотъ, что я никогда не видѣлъ очаровательной Дульцинеи, никогда не переступалъ порога ея дворца, и если влюбленъ въ нее, то только по наслышкѣ, по той молвѣ, которая ходитъ о ея умѣ и красотѣ.