— Печалящіеся — отвѣчалъ Донъ-Кихотъ.
— Въ такомъ случаѣ, приблизьтесь, отвѣчалъ незнакомецъ; и во мнѣ вы встрѣтите олицетворенную печаль.
Санчо и Донъ-Кихотъ подошли въ незнакомцу. Взявъ рыцаря за руку незнакомецъ сказалъ ему:
— Садитесь, благородный рыцарь!
— Вы угадали, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ: я дѣйствительно странствующій и страдающій рыцарь. И хотя въ жизни моей я много испыталъ бѣдъ, но не сталъ еще глухъ къ чужому горю. Судя по вашимъ недавнимъ возгласамъ, я вправѣ заключить, что вы тоже страдаете отъ любви къ неблагодарной красавицѣ, имя которой вы недавно произнесли.
Рыцари усѣлись на травѣ одинъ противъ другаго, и видя какъ дружелюбно разговаривали они, никто не могъ подумать, что заря застанетъ ихъ на готовѣ перерѣзать другъ другу горло.
— Благородный рыцарь! говорилъ незнакомецъ Донъ-Кихоту, влюблены-ли вы?
— Къ несчастію — да, отвѣчалъ послѣдній, хотя, впрочемъ, въ извѣстныхъ случаяхъ, любовныя страданія могутъ быть названы скорѣе счастіемъ, чѣмъ несчастіемъ.
— Согласенъ, говорилъ незнакомецъ, если только холодность неблагодарной красавицы не помутитъ наконецъ нашего разсудка и не подвигнетъ его къ мщенію.
— Что до меня, сказалъ Донъ-Кихотъ, то я никогда не видѣлъ холодности со стороны моей дамы.
— Никогда, подхватилъ Санчо, дама наша нѣжнѣе масла и скромнѣе барашка.
— Это не оруженосецъ ли вашъ? спросилъ незнакомецъ Донъ-Кихота.
— Онъ самый, отвѣчалъ рыцарь.
— Въ первый разъ вижу оруженосца, разсуждающаго такъ свободно въ присутствіи своего господина. Сзади насъ стоитъ мой оруженосецъ, который, повѣрьте мнѣ, никогда не осмѣлится раскрыть рта въ моемъ присутствіи.
— А я говорю и буду говорить въ присутствіи не только…. э, да что говорить…. воскликнулъ Санчо.
Въ эту минуту оруженосецъ незнакомаго рыцаря дернулъ Санчо за руку и сказалъ ему на ухо: «слушай, дружище, отыщемъ-ка мы себѣ такой уголокъ, гдѣ бы мы могли до сыта наговориться, и ну ихъ, господъ нашихъ; пусть они болтаютъ себѣ о любви: вѣдь они до свѣту не угомонятся».
— Изволь, отвѣчалъ Санчо, я не прочь сказать тебѣ, кто я и доказать, что кого, кого, а только не меня можно попрекнуть въ неумѣніи держать на привязи свой языкъ. Съ этими словами оруженосцы удалились и между ними завязался разговоръ въ своемъ родѣ столь же замѣчательный, какъ и разговоръ ихъ господъ.
Глава XIII
Отдѣлившись отъ своихъ господъ, оруженосцы принялись разсказывать другъ другу свою жизнь, между тѣмъ какъ рыцари повѣрили другъ другу свои тайны. Исторія, занявшись сначала бесѣдой оруженосцевъ, передаетъ намъ, что удалясь на нѣкоторое разстояніе, оруженосецъ рыцаря лѣса сказалъ Санчо: «другъ мой! нельзя не признаться, что рѣдко чья жизнь полна такихъ невзгодъ, какъ жизнь странствующихъ оруженосцевъ. Надъ нами, кажется, преимущественно предъ другими людьми тяготѣетъ это проклятіе, которымъ Господь Богъ поразилъ нашего праотца, сказавъ ему: что въ потѣ лица станетъ добывать онъ насущный свой хлѣбъ».
— И въ холодѣ тѣла, добавилъ Санчо, потому что кто болѣе оруженосца странствующаго рыцаря терпитъ отъ жара и холода? Еще куда не шло, еслибъ у насъ всегда былъ съ собой кусокъ хлѣба; «съ хлѣбомъ хорошо живется подъ небомъ», говоритъ пословица, но намъ иногда по нѣсколько дней приходится держать зубы на полѣ, питаясь только воздухомъ, которымъ мы дышемъ.
— Э! когда есть надежда получить что-нибудь въ будущемъ, такъ не велика бѣда и потерпѣть пока, возразилъ оруженосецъ рыцаря лѣса, а ужъ согласись, плохой тотъ рыцарь, который не надѣется когда-нибудь вознаградить своего оруженосца какимъ-нибудь островомъ, или, на худой счетъ, графствомъ.
— Я, братъ, довольствуюсь меньшимъ, отвѣтилъ оруженосецъ рыцаря лѣса, съ меня довольно было бы какого нибудь канониката, обѣщаннаго мнѣ моимъ господиномъ.
— Господинъ твой значитъ духовный рыцарь, говорилъ Санчо, если онъ собирается награждать тебя каноникатомъ, мой — мірянинъ, не смотря на то, что многіе умные, но подозрительные, по моему мнѣнію, люди, совѣтовали ему сдѣлаться архіепископомъ. Къ счастію моему, онъ никогда не соглашался быть ничѣмъ инымъ, какъ только императоромъ; и однако, правду сказать, я въ постоянномъ страхѣ, какъ бы ему не пришла фантазія сдѣлаться духовнымъ, потому что, между нами будь сказано, я хоть не глупъ, а все дуракъ дуракомъ былъ бы на какомъ-нибудь духовномъ мѣстѣ.
— Не думай однако, чтобъ ужъ островъ былъ такой неоцѣненный кладъ, какъ тебѣ кажется, сказалъ собесѣдникъ Санчо. Есть жалкіе, угрюмые острова, да и лучшіе то изъ нихъ составляютъ тяжелое бремя, взвалимое на свои плечи властителями ихъ, въ частую изнемогающими подъ этою тяжестью. Право, не лучше ли намъ жить у себя дома и заниматься охотой или рыбной ловлей, вмѣсто этихъ вѣчныхъ странствованій, на которыя мы обрекли себя? Вѣдь у нашего брата, странствующаго оруженосца, какъ бы ни былъ онъ бѣденъ, все же найдется пара гончихъ и какая-нибудь кляченка, или ужъ на худой счетъ удочка для рыбной ловли.