–Как только придет в себя, – ответил врач, и задумчиво добавил, – тут торопиться не надо, все равно в таком состоянии он вам ничего не расскажет.
–Хорошо, вы тогда сообщите нам, – кивнул комитетчик, – и еще… , – тут он замялся, – он тут у вас ничего не выкинет? Вы должны обеспечить тщательное наблюдение за этим пацаном.
–Вы имеете в виду не сбежит ли он? – удивился врач, – нет, что вы, в его состоянии это исключено. А потом у нас отделение всегда запирается, – тут врач невольно рассердился, – да, поймите вы, это всего лишь ребенок. И его сейчас надо лечить. Все, вы теперь можете идти.
–Этот ребенок два часа назад чуть не начал третью мировую войну, – с холодом в голосе ответил комитетчик. И резко развернувшись на сто восемьдесят градусов пошел по коридору к выходу. За ним молча последовала инспектор по делам несовершеннолетних. Врач некоторое время удивленно смотрел им вслед, потом перевел взгляд на Глеба, все так же безучастно сидевшем на кушетке и сказал медсестре:
–Давай его в четырнадцатое положим, там вроде есть свободные одноместные палаты.
–Может лучше в четвертое? В четырнадцатом на окнах решеток нет, – возразила медсестра.
–Нет, к тяжелым его не надо, так он быстрее в себя придет, – ответил врач, – слушай, так что там в центре случилось? Мне жена звонила, говорила взрыв был.
–Не знаю, – медсестра подошла к Глебу и взяла его за локоть, он послушно поднялся, – а что ему сейчас назначить?
–Давай успокаивающие, но придется все же нейролептики дать, – размышляя вслух проговорил врач, – пусть поспит подольше. Нет, вот что, лекарства пусть примет в отделении, я позвоню, Лев Павлович вроде еще не ушел, вместе решим, какие препараты конкретно назначить. Пока все.
Медсестра кивнула и обратилась к Глебу:
–Ну пойдем, сам-то сможешь идти?
Глеб молча кивнул в ответ. Они вышли из приемного отделения и пошли по нагретому солнцем асфальту вглубь территории больницы. Глеб вдруг вспомнил тот прекрасный сон, где он почти так же идет с Ленкой Нелевой по раскаленному весенним солнцем асфальту. Вокруг светлая зелень деревьев шелестит от слабого ветерка, а над ними лишь необъятное сине-голубое небо. Без стартующих ракет и ядерных взрывов. Настал полдень, жаркий и ласково-успокаивающий, часы на столбе показывали ровно три часа дня. «Сейчас бы на речку пойти, искупаться», – Глеб поднял голову и осмотрелся, невольно переключаясь на окружающую реальность. Наваждение схлынуло. Около него шла не Ленка, а пожилая женщина в чистом и белом, до рези в глазах халате, держа его как маленького за руку. Глеб хотел оглянуться назад, но решил, что это не имеет смысла. «Говорят, там взрыв был…», – пронеслась в голове фраза врача. «Значит ракета достигла цели и боеголовка сработала. Следовательно запущены другие ракеты. А значит фишки домино начали падать. Скоро они доберутся и до него», – логически выстраивались в голове фразы, как в компьютерной программе. Он представил как огромные черные фишки размером с пятиэтажный дом, стоящие по кругу, с грохотом валятся друг на друга, а он стоит между ними и ничего не может сделать. Небо разом потухло, шум листвы замолк, а солнце перестало греть. Глеба как будто обдало холодом из кондиционера в бункере. «Они хотели этой войны, они ее получили, – спокойно рассудил начальник военной базы в которого опять превратился Глеб, – приказ выполнен. Что Нелева, теперь ты довольна?». Глеб освободил свою руку, которую держала медсестра. По дороге твердо шел военный специалист Континентального союза, правда очень уставший от своей нелегкой службы.
Силы покинули его, когда он поднимался по ступенькам крыльца корпуса, к которому его привели. Глеб просто мягко осел на теплый бетон, схватившись рукой за поручень и все же пытаясь удержать равновесие. Медсестра тут же заботливо поддержала его.
–А говорил, что сам дойдешь, – с укором заговорила она, а затем спросила, – в глазах не темнеет?
–Нет, – очень тихо ответил Глеб, – сил только совсем нет. Мне бы поспать сейчас.
–Ну это мы тебе сейчас быстро организуем. Давай, держись за меня, поднимемся по лестнице на второй этаж, а там сразу в палату, – медсестра помогла ему подняться и Глеб, с трудом переставляя ноги все же добрался до входа в больничное отделение. Медсестра, достала из кармана связку ключей, выбрала из нее «отмычку» – стержень согнутый посередине, с одной стороны которого крепилась ручка, а с другой – квадратная насадка. Последнюю она вставила в отверстие в замке и быстро повернула. Дверь открылась и они зашли в коридор. Глеб еще не успел оглядеться вокруг, да и не особо стремился к этому равнодушно уставившись в замысловатый рисунок линолеума на полу, когда медсестра громко крикнула:
–Марин, иди сюда! К вам тут мальчика из приемного направили, – она передохнула, тяжело дыша, но продолжала крепко держать Глеба, – тяжелый, сам идти не может. Помоги его до палаты довести, а то упадет ведь!
Из глубины коридора словно материализовавшись из воздуха вышла женщина средних лет.
–Дмитриевна, не кричи так громко, у нас же тихий час, – недовольно ответила она.
Почти одновременно открылась одна из ближайших дверей и в коридор вышел мужчина в белом халате со стетоскопом в руке.
–Это тот мальчик, которого сейчас из приемного направили? – не здороваясь с пришедшей медсестрой задал он вопрос, попутно с интересом рассматривая Глеба, особенно его внимание привлекли эмблемы на рукавах.
–Да, его в отдельную палату надо, его из милиции привезли, что натворил так толком и не сказали, – затараторила пожилая медсестра, – сначала он сам шел, а потом ему плохо стало. Давайте скорее на кровать положим. А то я его не удержу.
–Да, мне Петр Владимирович звонил и все объяснил, – спокойно отреагировал на ее тираду врач и обратился ко второй медсестре, – так, Мариночка, сейчас дай ему две таблетки тазепама и половинку – галоперидола. Вечером родэдорм и лепонэкс. А там посмотрим. Думаю соберем консилиум и на нем обсудим дальнейшее лечение. Все, Раиса Константиновна, идите мы тут сами справимся.
Медсестра с облегчением передала шатающегося Глеба, в буквальном смысле, из рук в руки врачу и Мариночке. Которые ненавязчиво, но в тоже время крепко держали Глеба под руки, пока вели по коридору к палате.
–Вот еще что, – сказал врач, пока они шли, – надо ему пижаму по размеру подобрать и переодеть, сам он в таком состоянии вряд ли справиться. Ты как себя чувствуешь? – обратился он к Глебу, не слишком ожидая получить ответ.
–Плохо, – одними губами прошептал Глеб, – устал слишком. Но запуск удался.
–Понятно, – равнодушно протянул врач, держа Глеба, пока сестра точно такой же отмычкой как у ее коллеги открывала дверь палаты, – ну заходи, можешь теперь отдыхать и не о чем не беспокоиться.
Войдя, он усадил Глеба на кровать, тот сразу повалился на чистое одеяло, свесив только ноги в ботинках, руками обнял подушку, и закрыл глаза.
–Можно вас попросить? – вдруг словно очнулся Глеб, открыв глаза, его неожиданно стала беспокоить пришедшая в голову мысль.
–Конечно, – как можно добродушнее ответил врач, медсестра меж тем ушла за лекарствами и пижамой.
–Передайте Ленке Нелевой, пусть она пока остается в бункере. Когда город накроет ответный удар, он сметет все, а бункер выдержит, останется. Он как бомбоубежище. Передайте ей пожалуйста, – Глеб опять закрыл глаза и затих, казалось он перестал даже дышать.
–Обязательно передам, ты только не волнуйся, и спи, – бодро ответил врач и вышел из палаты. Потом пришла медсестра, она заснувшего Глеба, дала ему выпить таблетки, помогла снять ботинки, брюки и рубашку, а затем переодеться в мягкую больничную пижаму. Глеб на это почти не реагировал, как только он залез под одеяло, то почти мгновенно провалился в тяжелое забытье. Снов ему не снилось, были лишь какие-то полустертые обрывки картинок, и непонятных туманных видений.
Ленка Нелева сидела за столом и пыталась сделать домашнее задание. Но после всего того что сегодня произошло, проще было впасть в медитацию и достигнуть нирваны, чем сосредоточиться на этих задачках и упражнениях. Несмотря на то что вечер давно наступил, и стрелка часов перешла цифру девять, солнце никак не желало уходить за горизонт, освещая комнату розовым светом. Ленка с одной стороны испытывала невольный восторг, потому что участвовала в событиях о которых теперь говорит не только весь город, но и как сказал отец, обсуждают во всем мире. А с другой ей до слез было жалко Глеба Брусникина. «Надо же, а он ведь ни разу не соврал, – думала, она, грызя кончик карандаша над раскрытой тетрадкой, – другие часто „заливают“, что и летающую тарелку видели и инопланетян. Но брехня это все. Ничего они не видели, врут для того, чтобы выделиться. А Глеб такое устроил! Девчонки, которые на крышу лазили говорили что красиво эта ракета полетела, а потом взорвалась. И ведь главное это все из-за меня! Жалко, что все так неудачно получилось. Надо было остановить его тогда, когда он за пультом сидел. Но как будто заколдовали, с места сдвинуться не могла. А эти кэгэбэшники сегодня прямо замучили: „Почему он это сделал? Зачем он Красную кнопку нажал?“. Пришлось сказать, что это из-за меня, что я виновата, ляпнула про милицию, а он и сорвался. А девчонки, то же мне подружки! Предатели, вот они кто! Сказали что Глеб ракету из-за меня запустил, потому что наверно влюбился в меня. Вот чушь-то! Он такой строгий и отстраненный, он наверное никого никогда не любил. Если только эту свою ракету. Он ведь хороший и добрый, зря я его тогда отшила, когда он сыграть на пианино попросил. Испугалась что засмеет. И потом все время его доставала потому что он мне нравился сильно, а на меня никакого внимания не обращал, обидно терпеть такое отношение. Он словно не замечал меня, даже когда один раз на улице в новом платье встретил. Отвел глаза и дальше пошел, будто незнакомы. Вот тогда и решила мстить ему и „задирать“ при каждом удобном случае. С игрой в „вышибалы“ тоже глупо получилось, но ведь неприятно когда тебе такой жест показывают. Теперь вот его в больницу отвезли. Так по крайней мере эти кэгэбэшники сказали. Проверить все ли у него в порядке с мозгами. Что теперь делать? Он наверно лежит там один, скучает, никого к нему не пускают». Ленке стало так жалко Глеба, что глаза сами наполнились влагой и прозрачная слезинка упала на синие клеточки тетради. Ленка вынула из кармашка платок и поспешно ее стерла, но сдержаться не смогла и несколько раз всхлипнула. Она быстро закрыла тетрадку, отбросила карандаш в сторону и решила скорее лечь спать. Но уже в постели, жалость к Глебу и горечь вины накатили с новой силой. Ленка не удержалась и снова заплакала. «Почему все так дурацки происходит! Глеб же мне стал нравиться еще в прошлом году, а сказать этого ему я не могла, боялась что засмеет. Старалась сделать так, чтобы он меня сам заметил. А потом еще и приставала и смеялась над ним, мстила за то что не замечает. Теперь из-за меня он сейчас страдает», – думала Нелева, а подушка впитывала слезы и заглушала ее всхлипы. Но постепенно она успокоилась и заснула. Ей приснилось, что она играет на пианино, а Глеб стоит рядом и слушает, внимательно разглядывая ее. Он в военной форме: рубашке с эмблемами и галстуке. Это придает ему непонятную торжественность. Тут она замечает, что в руке он держит цепочку с ключом от пульта запуска ракет. Ей становиться страшно. Тем более что ключ зловеще покачивается из стороны в сторону, отбрасывая яркие блики. И тут металлическая цепочка рвется. Стальной ключ падает на пол и разбивается как стеклянный на мелкие осколки. Ленка поднимает глаза на Глеба и видит что на нем вместо военной темно-зеленой формы – обычная школьная, с пионерским галстуком, а сам он тепло и мило улыбается ей. Она тоже хочет улыбнуться в ответ и сказать что-то очень важное, но сон обрывается.