— Кошмары отступили?
Гарри лишь кивнул и бросил быстрый взгляд через столик на Найла. Его тёмные, контрастирующие со светлыми волосами брови сошлись на переносице. Друг хмурился, и Гарри знал почему.
— Ты рассказал ему?
Подросток кивнул и уткнулся в собственную тарелку, пряча пунцовые щёки.
— Ревнуешь к оказанному мне доверию? — вздёрнул Луи аккуратную бровь.
Уголки его губ приподнялись вверх, и глянувшему на него в этот момент Гарри на долю секунды привиделся жестокий оскал. Перед внутренним взором мелькнули алебастрово-белые клыки и эти тонкие бескровные губы, но видение тут же рассеялось под светом улыбки Томлинсона. Он растянул губы, и его лицо преобразилось, будто наполнилось светом.
— Вовсе нет, — пожал плечами Найл и улыбнулся в ответ. — Я рад, что у Гарри появился ещё один друг. Уж вдвоём мы точно позаботимся о нём.
Улыбка Луи обезоруживала, и Хоран попал под то же очарование, что и Гарри. Оба они не смогли удержаться от смеха: губы растягивались сами собой и восторг рвался наружу короткими смешками. Счастье искрилось в воздухе, и по-настоящему хотело жить.
Гарри дышал глубокими вдохами, окутанный заботой своих близких друзей, и ничто не могло омрачить его радость. Даже вчерашний неприятный инцидент между ним и мисс Сторм. Он отгонял воспоминания о разговоре, о своём жёстком и категоричном отказе, дальше, потому что стыд заставлял кончики ушей пылать.
И будто подслушав его мысли, Луи спросил:
— Как твой переезд в Лондон? Ты принял решение?
Весенним ветерком развеялась лёгкость. Гарри сел прямее на стуле, откашлялся. Две пары голубых глаз жадно пожирали его. Друзья, подумал Гарри, глядя в эти вопросительно-напряжённые лица.
Не отдавая себе отчёта он потянулся вперёд и взял ладони парней в свои руки, сжал влажные и прохладные пальцы Найла, сухие и горячие — Луи. Облегчение смыло тревоги и последние сомнения, и, прежде чем произнести, Гарри окончательно принял свой выбор.
— Нет, я остаюсь тут. Мне не нужен Лондон, чтобы быть счастливым.
Пальцы Томлинсона дрогнули в его руке, и глаза по-настоящему загорелись. Гарри мгновенно забыл о чём шёл разговор: его дыхание участилось, а в висках застучала кровь. Луи был так близко, что в шуме столовой всё равно было слышно, как он дышит, а тепло его кожи рождало мурашки по позвоночнику.
Найл откашлялся, отпустил руку Гарри.
— Ты его надоумил? — спросил он напрямую.
— Я всего лишь сказал, что нужно следовать за своим сердцем, — Луи всё ещё держал ладонь Гарри в своей, будто это было привычным, и смотрел на Найла. — Если он чувствует, что не хочет, он не обязан.
— Это даёт ему возможности, которых нет в нашем городе, — повторил тот слова мисс Сторм. — Я просто, как и ты, хочу лучшего для него.
Прежде чем Луи успел возразить, Гарри ответил сам:
— Я более чем уверен, что мне будет лучше, если я останусь, — он тепло взглянул на своего нового друга, а свободной рукой потрепал старого приятеля по голове. — Луи просто помог сформировать мои собственные мысли.
Найл кивнул, хоть и не был до конца убеждён. Прозвучавший звонок всколыхнул учеников, и они, издавая тот шум, что наполняет школу жизнью день ото дня, поднялись со своих мест, торопясь на урок.
Гарри поднялся, вытер пальцы о бумажную салфетку и скатал её в упругий комок. Прежде чем они успели покинуть столовую, оставив произошедший разговор забыто лежать поверх пластиковых стульев, Луи придвинулся ближе, и тихо, едва слышно прошептал на ухо:
— Спасибо, что прислушался к моим словам и остался. Ты действительно нужен мне здесь.
Чья-то рука гладила завивающиеся волосы Гарри. Ласково. Так прикасаться может лишь по-настоящему влюблённый. Самыми кончиками пальцев даря нежность, невесомую негу. Гарри томно, разнеженно улыбнулся. Распахнул глаза.
Крик рванул горло, будто металлическим крюком, но мужчина положил ледяные пальцы на приоткрывшиеся губы, и порыв умер. Гарри задохнулся, заметался, но ни звука не издал. Демон качнул головой — в чёрных глазах полыхнули искры света. Это означало — нам с тобой слова ни к чему. Но на лице мелькнула ответная улыбка — скользнула по губам и пропала, точно облака в небе. Эта улыбка одновременно и манила и успокаивала. Тёмные, непроницаемые глаза устремились на Гарри с пристальной, какой-то жестокой нежностью.
— Я люблю тебя, снежинка.
— Обычно, сон бежит от меня, — медленно рассуждал Гарри. Они с Луи брели вдоль парка рука об руку, едва дотрагиваясь до кожи друг друга при ходьбе. Каждое прикосновение было подобно разряду тока, и мышцы внутри тела Гарри находились в постоянном напряжении. Он едва мог поддерживать разговор. — Я всё время твержу себе, что мне мерещится, но странное чувство, что рядом со мной что-то есть никогда не проходит.
С внешней стороны краска решётки поблёскивала новизной в лучах неспешно заходящего солнца, но изнутри, Гарри помнил, она облупилась, и будто бурые пятна крови, тут и там проступала ржавчина. Поэтому они и выбрали пройтись по улице, полной спешащих по своим делам людей, чем остаться вдвоём в мрачном уединении парка.
— Каждый вечер я вслушиваюсь в тишину — не различу ли звук чужого дыхания, я всматриваюсь в темноту — не увижу ли чью-то тень.
Луи молчал, только глазами выражая участие. Бледный аквамарин потемнел до цвета снежных туч, а горькая складка у губ давала понять, что он полон заботы о Гарри. Время рядом с ним всегда наполнялось теплом и смыслом. Назад ушли почти все тревоги, и всё меньше мыслей занимали кошмары. Дни Гарри принадлежали Томлинсону.
Ночи продолжали принадлежать демону. Пусть ему не стало места в голове Гарри при свете, тьма всё равно полнилась потусторонним присутствием. Вместе с ночью она наползала, будто волна на песчаный пляж, и утаскивала с собой на глубину. Гарри тонул.
— Честно говоря, это так выматывает, — сознался он.
Гарри говорил это не ради жалости, не пытаясь вызвать доверие или расположить к себе, а лишь потому что не мог больше молчать, обуреваемый пожирающими изнутри страстями. Луи стал его отдушиной, стал той опорой, что помогала держать голову над водой и барахтаться, держаться на плаву. Между ними родилось то доверие, какого никогда не было с Найлом: страх оказаться непонятым больше не парализовывал язык, и Гарри рассказывал все свои мысли, как есть. Без утайки.
— Теперь, когда я знаю тебя, — Луи остановился, повернулся лицом к Гарри. Между ними было расстояние не больше ладони, и он его сократил, чтобы закинуть руку подростку на плечо. — Знаю, с какими кошмарами тебе пришлось взрослеть и бороться. В одиночку. Теперь, — Луи прижался лбом к его лбу и тихо прошептал. — Теперь я восхищаюсь тобой ещё сильнее. Ты удивительный.
Момент был настолько интимным, что у Гарри перехватило дыхание. Он приоткрыл губы, стараясь дышать ртом, но кислород из воздуха выжгла близость Луи, его дыхание со вкусом чая и зефира. Ладони легли на поясницу под рюкзаком — медленно и осторожно Луи притянул его ещё ближе. Бёдра коснулись бёдер. Гарри широко распахнул глаза и будто оказался в центре безбрежного океана, когда встретился со взглядом Томлинсона.
Но Луи медлил.
— Ты нравишься мне, Гарри, — его голос странно осип. — Очень сильно. И я безумно хочу поцеловать тебя прямо сейчас.
— Что останавливает тебя? — едва смог выдавить подросток.
— То, что я провожаю тебя до церкви, — шепнул Луи, сжал руки вокруг талии сильнее, словно боялся отпустить. Потерять. — Я примерно представляю, что сказал бы твой душеприказчик, если бы ты явился на встречу с ним зацелованный другим парнем.
Слова едва пробивались сквозь стучащее в висках возбуждение. Оно пульсировало по всему телу, отдавалось в кончики дрожащих пальцев. Колени готовы были подогнуться, и Гарри положил руки на плечи Томлинсона, стараясь удержаться в сознании.