Чем дальше продвигалась минутная стрелка на наручных часах позднего посетителя, тем темнее становилась ночь, всё кладбище — страшнее, а сами фонари — жалкими и бессильными. Густая, сплошная тьма наполняла пространство, как будто даже твёрдая. В этой тьме не было слышно посторонних звуков, лишь тихий безутешный плач, задушенный приложенным ко рту рукавом кофты.
Мальчик, что застыл над свежей могилой, не чувствовал ночной прохлады. Его ноги не подкашивались от усталости. Глаза не болели от беспрерывных слёз. Страшная потеря высосала все силы, лишила эмоций и физических ощущений. Теперь внутри осталась лишь горечь утраты, и именно она выплёскивалась в ночь горячими слезами.
— Тебя там даже нет, Эйч, — упрекнул надтреснутый голос холодное надгробие. — Так где же ты?
Поодаль, в самом сердце этой сплошной густой тьмы что-то закопошилось, но мальчик не видел. Он продолжал говорить с могилой.
— Они говорят, что ты мёртв, говорят жить и двигаться дальше, — холодными пальцами подросток пытался утереть текущие по щекам беспрерывным потоком солёные слёзы. — Могила ещё свежая, даже трава не выросла.
Он упал на колени в грязную землю, мокрыми пальцами сжал её маслянистые комья в кулаках, будто это могло бы сделать его ближе к мёртвому другу.
— Как, ради всего святого, я могу жить дальше или двигаться вперёд, когда на твоей могиле ещё не выросла трава?! — закричал мальчик.
Крик полный боли сошёл на нет, захлебнулся в собственной горечи. Найл сжал раскалывающуюся голову в ладонях, пачкая светлые волосы грязной землёй. Вокруг ярких когда-то глаз залегли глубокие тени. Под ресницами нарисовались окантовкой печали морщины.
— Это даже смешно, что ты пришёл сюда со своим горем, — вдруг засмеялась тьма.
Мальчик на коленях не вздрогнул, но слёзы высохли на покрывшихся румянцем злости щеках. Он совершенно точно знал, что рано или поздно встретит здесь того, кого считал повинным в своей утрате. Врага.
— Знаешь, — продолжила тьма, — ведь многие из тех, кто лежит в сырой земле не нуждаются в чужих слезах. Они ускользнули от боли и страданий, царящих вокруг. И только другим, кому-то вроде тебя, приходится так несладко.
Налетевший ветер разогнал облака, будто намереваясь осветить этот участок кладбища серебристым светом Луны. Слабое сияние едва достигло могилы, скрытой под раскидистыми ветвями деревьев, но тьма обрела силуэт. Мальчик разглядел высокого мужчину за холодным надгробием лучшего друга.
— Ты совсем не удивлён, как погляжу.
В голосе демона всё так же искрились нотки веселья, сдерживаемый смех журчал весенним ручейком. Найл сжал зубы, гася ярость, кипящую в крови.
— После того, как Гарри пропал, о Луи Томлинсоне магическим образом забыли: ни учителя, ни тренер, ни администрация школы понятия не имели, почему я был так уверен, что этот мальчик был моим одноклассником. Никто из взрослых его не знал.
Запыхавшись, Найл остановился. Слова давались с трудом: застревали в глотке, обжигали содержащейся внутри яростью и болью.
— Я не идиот, — выплюнул он. — Я понял, кто ты.
Мужчина засмеялся.
— Что же ты не понял раньше? — ехидно спросил демон.
Больно, прямо в цель попали эти едкие слова, как сгусток кислоты, проели и без того слабую защиту. Он вновь спрятал лицо в грязных ладонях, лишь бы сдержать слёзы, не показать всю степень отчаяния этому существу из другого мира.
А тьма улыбалась, скалила сверкающие белизной клыки, впитывая боль и гнев, впитывая это выворачивающее душу горе.
Демон приблизился к надгробию и коснулся тонкими, слишком длинными для человека пальцами камня. Лаская, он пробежался по едва заметным неровностям, прикрыл глаза от наслаждения, словно дотрагивался не до безжизненного куска камня, а до любовника.
Найл глубоко вдохнул, решаясь. Когда Гарри пропал, внезапно исчез, и никто не знал, куда делся мальчик, никто не мог найти концы, так ловко спрятанные во тьме, тогда для друга постепенно стали обретать смысл все рассказанные Стайлсом истории. Найл с ужасом обнаружил, что мир больше не был похож на простое и понятное место: он стал наполнен тёмными тайнами, грехами и дьявольскими существами, подобными Луи. Всё больше думая о случившемся, всё внимательнее сопоставляя рассказанные сновидения, Найл сложил картинку, понял истину, сокрытую в тени.
Он приходил на кладбище, ночь за ночью, не только скучая по лучшему другу. Он приходил в поисках встречи. И вот это существо, так перекрутившее их жизнь, отобравшее у Гарри сначала детство, а потом жизнь, возможно душу, явилось, будто на зов разодранной горечью души.
— Давай и мы заключим с тобой сделку, — не узнавая свой голос произнёс Найл, тот скрипел, будто несмазанный механизм. Задержанный воздух наполнил грудь огнём.
Демон скользнул ладонями по надгробному камню, как будто обнимал человека со спины, словно его пальцы обводили не мёртвые буквы имени, а тёплые контуры грудной клетки. Тонкие губы прижались в поцелуе, и Найла затошнило от испорченной, неправильной любви, которую было так легко разглядеть в каждом движении чудовища.
— Нет, — посмеиваясь, разрушил демон последнюю зыбкую надежду.
Выдох освободил грудь, мгновенно заполнив её разочарованием. Найл поднял полные слёз глаза к небу, не позволяя скопившейся влаге пролиться. Его зрение размылось, но он смог увидеть Луну. Ветер не давал тучам собраться вновь, и она горела спокойно, распространяя ровный свет.
Походка Луи была полна радости, светящейся любви к жизни, когда он покинул своё убежище в тени надгробного камня своей последней жертвы. Демон вышел на ночной свет, выпрямился во весь нечеловеческий рост, сверкнул в улыбке алебастровыми клыками. Бездонные, дьявольски-чёрные глаза смеялись над мальчиком у могилы.
— В любом другом случае я бы согласился на сделку. Вы, люди, совсем не понимаете, что каждый последующий договор лишь усугубляет ваше положение, — он направился прочь, полностью игнорируя коленопреклонённую фигуру у могилы, будто делился мыслями с самой ночью, а вовсе не с разбитым отказом парнем. — В любом другом случае, но не в этом. Гарри — моя маленькая невинная снежинка. Его душа слишком чиста для вас, людей, поэтому он останется со мной. Навсегда.
Обессиленный неудачей Найл упал рядом с могилой, будто пытаясь обнять сырую землю. Слёзы горячими каплями текли по лицу, солью скапливались в уголках губ. Больше не было смысла скрывать рыдания от чудовища, так безжалостно разрушившего последнюю надежду. И будто монстр мог испытывать жалость, он обернулся, уже на краю слышимости и бросил:
— Если это утешит тебя, то я клянусь, я буду любить его всегда.
Он ушёл так же, как появился — растворился во тьме, она поглотила его, и на кладбище воцарилась глубокая тишина. До Найла, бессильно всхлипывающего на земле, не доносилось ни звука. Он лежал и слушал эту тишину, давившую, как толща морских вод, если нырнуть поглубже.
Мысли разбредались: они то возвращались к детским воспоминаниям о Гарри, то наполнялись ядом справедливого гнева из-за того, как обернулась жизнь. Он винил себя в случившемся. Винил Луи. В какой-то поворотный момент Найл почувствовал укол злости и понял, что Гарри он тоже винил. За боль потери, поселившуюся глубоко в костях.
И боль эта не уйдёт даже спустя много лет. Она будет жить внутри, подпитываясь памятью, будет мучить.
Но спасение от этой боли нельзя искать в могиле. Только в собственной голове, среди остатков разговоров с Гарри, среди кусочков памяти о нём, в его образе, живущем всегда внутри Найла.
Осознание этого было дьявольским. И божественным.