Петер Хандке выбрал другой путь, что не удивляет того, кто знаком с творчеством этого писателя. В один прекрасный майский день — природа вся в цвету — демон объявляется во Франции. Дон Жуан измучен, его преследуют, на нем лежит печать скорби — он одинок. Неожиданно для себя он оказывается в саду знаменитого в прошлом женского монастыря. Что происходит? Хозяин впускает его, дает ему кров и пищу…
В течение семи вечеров Дон Жуан рассказывает семь авантюрных историй из своей жизни, случившихся с ним в последнюю неделю, иногда даже против его воли и власти. Этот Дон Жуан не преступник, не обманщик и не дуэлянт, он не честолюбив, но и не бесстрастен… Амурные дела рассказаны быстро, как бы между прочим, собственно, только обозначены. Все остальное — свадьба в деревне, песчаная буря и т. д. — оказывается главным в теме, в том числе и любовные приключения слуги… А Дон Жуан становится философом: половой инстинкт диктует — хочу тебя. Но жизненный и любовный опыт говорит другое: я лучше «освобожу» тебя — от условностей, от «засилия бренного мира», от всего «привычного». Мужчина — освободитель попавшей в его сети женщины; таков новый пафос Дон Жуана… «Дон Жуан (рассказано им самим)» — это оазис медитации; «философия» времени и его быстротечности, любви и смерти. Не надо только забывать об иронии, вложенной Хандке в строки текста…
Новая книга Петера Хандке сотрясает основы незыблемого мифа. «Кто я такой, ты никогда не узнаешь» — эту фразу Лоренцо Да Понте, итальянского либреттиста оперы Вольфганга Амадея Моцарта «Don Giovanni» — автор взял эпиграфом к своему тексту. Ибо Дон Жуан Моцарта и Дон Жуан Хандке почти не имеют ничего общего.
Наказанный распутник Да Понте бросает вызов судьбе и не хочет отступиться от преступного зова своей гениальной плоти. Он — закоренелый негодяй. А Дон Жуан Хандке — крайне несовременный человек — не попадает в ад, а остается вечным, не знающим покоя и не ведающим цели странником. Книга так и заканчивается: «История Дон Жуана не может иметь конца, и это, хочешь — верь, хочешь — нет, конечная истина подлинной истории, рассказанной им самим».
«Вечный», постоянно, вновь и вновь рассказываемый миф изобретается заново: «Дон Жуан не был соблазнителем».
…Петер Хандке «увел» Дон Жуана из оперы. И не только из оперы, но и со сцены. И не только со сцены, но и из драмы. Не только из драмы, но и из философии. Лишил его ореола соблазнителя, демонической силы, которой тот обычно окутывал себя как черным плащом. В мире этого Дон Жуана нет ни Бога, которому он бросал дерзкий вызов, ни Командора, приглашенного им на обед, ни ада, куда ему положено было отправиться.
Но нет ли с ним, по крайней мере, слуги? А как же, конечно есть, но только он совершенно не способен составить список любовных похождений своего господина, и поэтому никто не считает их, о них только рассказывают. Книга так и начинается, с простой прекрасной фразы: «Дон Жуан всегда искал благодарного слушателя».
Философ Сёрен Кьеркегор видел в Дон Жуане «олицетворение животной страсти», воплощение принципа абсолютной победы, триумф неотразимой демонической силы, а в «Don Giovanni» Моцарта совершенное выражение «идеи чувственной гениальности». Ибо только в музыке находит свое воплощение эта демоническая сила страсти, как демоническая сила духа Фауста раскрывается лишь в языке и драме. Но рассказчик Петера Хандке цитирует Кьеркегора только для того, чтобы опровергнуть его…
Дон Жуан? Да про него писали все. Мольер показал его распутником, Кьеркегор объявил о его «чувственной гениальности», Камю назвал «Сизифом на ложе полов», Макс Фриш сделал отцом, положив тем самым конец его чрезмерной похотливости.
Но вот Петер Хандке затевает новую игру. Своей последней книгой он бросает перчатку всей традиции в целом. «Они все были Лже-Дон Жуанами — и тот, что у Мольера, и тот, что у Моцарта. Я могу свидетельствовать: Дон Жуан другой». Он и действительно другой, удивительно пассивный Дон Жуан… У него и жизненный путь совсем другой: он осиротел — потерял любимого человека, а может, даже ребенка. По миру его гонит тоска и печаль. И ответ на вопрос, почему женщины «слетаются» на него», надо искать в природе «донжуанства» и завуалированном споре с Кьеркегором…