Фигура Дон Жуана (Дон Хуана) появилась в начале XVII в., через двадцать пять лет после появления другого великого представителя индивидуализма современности — Фауста, который, как и Дон Жуан, является фигурой, радикально преступившей общепринятые нормы. Не случайно, что своего апогея в искусстве фигура Дон Жуана достигает накануне Великой французской революции. Премьера оперы «Don Giovanni» в Праге в 1787 г. — одно из последних великих достижений Старого режима. В XVIII в. под знаком Просвещения эмансипация чувственности довела миф о Дон Жуане до возвеличивания героя. Величайшего из всех распутников — Казанову — ждало только одно наказание: изложить на бумаге свои похождения. А в XIX в. всех ужасал в первую очередь список Лепорелло. В век технического прогресса и экономического процветания исполнение желаний уже не было наказуемым, но грозило перерасти в скуку по причине однообразия повторений, отчего Дон Жуан Николауса Ленау и становится меланхоликом, а в XX в. меланхолик-интеллектуал — Дон Жуан Макса Фриша — уже заменяет любовь к женщинам любовью к геометрии. Мало того, как прекрасно уживается интимная плотская страсть с познавательной потребностью духа, демонстрирует нам каждый фильм Вуди Аллена, дающего нам новую версию темы «Дон Жуан». Так почему бы не подвергнуть в наши дни старого развратника, чьи эротические подвиги кажутся нам порой мало симпатичными, гальванизации?
Ответ на этот вопрос знает Петер Хандке: все Дон Жуаны, которые в течение четырех столетий населяли мировую литературу, были ложными: «и тот, что у Мольера, и тот, что у Моцарта. Я могу свидетельствовать: Дон Жуан другой». Дон Жуан — это не эрос, Дон Жуан — это время. Он хочет стать хозяином своего времени, и все женщины хотят видеть в нем хозяина этого времени и «своего господина», некого спасителя и избавителя, который должен «увезти их отсюда». Откуда? «Отсюда, оттуда и вообще отовсюду».
Безыскусное и однообразное «повторение» Хандке заменяет магическим числом семь, создавая «неповторимые» версии эмоциональных моментов, придающих в конце маленькой книжечки всей истории незабываемый комический эффект.
Следует сразу сказать, что новая книга Петера Хандке свободна от тех странностей и чудачеств, которыми он изводил нас на протяжении нескольких лет, выступая в защиту сербов. Массивное неприятие этой позиции Хандке не нанесло ущерба его таланту — литературный гений вышел из этой схватки непобежденным, так и оставшись эксцентриком-одиночкой, каким он всегда и был. В маленькой, не имеющей обозначения жанра, книжечке заключена попытка создать образ нового, современного Дон Жуана. И для этого Хандке потребовалось семь дней — столько же, сколько для библейского сотворения мира!..
…Это тот же «Миг любви», исполненный миг любви, который Хандке видит и изображает совсем иначе, чем его коллега по перу Мартин Вальзер в книге с таким названием. Прозу Хандке пронизывают магические моменты. Она написана как музыкальное произведение и воссоздает мотивы прежних произведений автора: проникновение в тайны природы, любовь как миф, жизнь в другие времена, всегда оставаясь при этом мигом подлинного откровения. Прелестный текст, тот самый Хандке, каким он был прежде, до своих политических блужданий.
На суперобложке — ни слова[10], это что-то новенькое даже для Хандке. Его можно во многом упрекнуть, но минималистом он никогда не был.
И объем его новой книги (роман? повесть? эссе?) тоже непривычен. Если в неудачном романе «Утраченные картины и видения» 760 страниц, а в мемуарах «Мой год в ничейной бухте» их 1067, то здесь всего 159. Конечно, Дон Жуан мог бы порассказать кое-что еще, но всегда надо знать, когда лучше всего поставить точку, что Хандке и сделал.
Новый Хандке читается после некоторого, требующего усилий, вхождения в текст легко и гладко и даже увлекает, текст не лишен шарма и, как и модерновый Дон Жуан, обладает «властью» над людьми.
10
Оригинальное издание «Дон Жуана» вышло в издательстве «Suhrkamp» в белой суперобложке без текста на клапанах, без портрета автора и сведений о нем.