(Включая и монашек). Я не стану
Скрывать: он был влюблен - не мудрено!
В свою благотворительницу нежную,
И страсть его была не безнадежною.
168
Когда герой мой сладко почивал,
К нему в пещеру утром, очень рано,
Взглянуть, как сей птенец беспечно спал,
Она являлась словно бы нежданно;
Так бережно, что он и не слыхал,
Разглаживала кудри Дон-Жуана,
Касалась губ его, и лба, и щек,
Как майской розы южный ветерок.
169
Так с каждым утром выглядел свежей
Мой Дон-Жуан, заметно поправляясь:
Здоровье украшает всех людей,
Любви отличной почвою являясь;
Безделье же для пламени страстей
Любовных лучше пороха, ручаюсь!
Притом Церера с Вакхом, так сказать,
Венере помогают побеждать...
170
Пока Венера сердце заполняет
Поскольку сердце нужно для любви,
Церера вермишелью подкрепляет
Любовный жар и в плоти и в крови,
А Вакх тотчас же кубки наливает.
Покушать любят все, но назови,
Кто - Пан, Нептун иль сам Зевес нас балует
И яйцами и устрицами жалует.
171
Итак, Жуан, проснувшись, находил
Купанье, завтрак и к тому ж сиянье
Прекраснейших очей - живых светил,
Способных вызвать сердца трепетанье
В любом. Но я об этом уж твердил,
А повторенье - хуже наказанья.
Ну, словом, искупавшись, он спешил
К своей Гайдэ и с нею кофе пил.
172
Так был он юн и так она невинна,
Что он ее купаньем не смущал;
Ей мнилось - он мечта или картина.
Ее ночные грезы посещал
Уж года два, как будто беспричинно,
Заветный милый образ, идеал,
Сулящий счастье, - а при полном счастье
Двоих персон желательно участье.
173
Она влюбленно восхищалась им,
С восторгом целым миром любовалась,
От нежных встреч всем существом своим
Восторженно и смутно волновалась;
Готовая навек остаться с ним,
При мысли о разлуке ужасалась.
Он был ее сокровищем; она
Была впервые в жизни влюблена.
174
Красавица Жуана посещала
Весь месяц ежедневно и притом
Была так осторожна поначалу,
Что догадаться не могли о нем.
Но вот ее папаша снял с причала
Свои суда, спеша не за руном
И не за Ио, а за кораблями,
Груженными товаром и рабами.
175
Тут наступил ее свободы час:
Ведь матери Гайдэ давно не знала
И, проводив отца, могла сейчас
Располагать собою как желала.
Так женщины замужние у нас
Запретом не стесняются нимало
(О христианских странах говоря,
Где под замком не держат женщин зря).
176
Теперь ее дневные посещенья
И разговоры стали подлинней;
Он мог уже составить предложенье:
"Пойдемте погулять!" Немало дней
Он пролежал в пещере без движенья,
Как сломленный цветок, но рядом с ней
Он оживал и, вместе с ней гуляя,
Закаты созерцал, луну встречая.
177
А остров был безлюден и уныл:
Вверху - скалистый, а внизу - песчаный.
Его конвой утесов сторожил,
И лишь местами пристанью желанной
Он моряка усталого манил.
Прибои ревел упорный, непрестанный;
Лишь в летний длинный день, истомой пьян,
Как озеро был ясен океан.
178
И, окаймляя брег лишь легкой пеной
Шампанского, клубилась рябь волны.
Когда вином, души росой священной,
Бокалы ослепительно полны,
Что лучше этой влаги драгоценной?
Пускай твердят про трезвость болтуны,
Пью за вино, за женщин, за веселье,
А проповедь послушаем с похмелья.
179
Разумный человек обычно пьет,
Что в нашей жизни лучше опьяненья?
Всечасно упивается народ
Любовью, славой, золотом и ленью.
Без опьяненья жизни сладкий плод
Казался б просто кислым, без сомненья.
Так пей же всласть на жизненном пиру,
Чтоб голова болела поутру.
180
Затем, проснувшись, прикажи лакею
Подать холодной содовой воды.
Сам Ксеркс, великий царь, сию затею
Одобрил бы; ни южные плоды,
Ни ключ в пустыне не сравнится с нею
Разгула, скуки, праздности следы
Смывает разом, как поток могучий,
Глоток воды прохладной и шипучей.
181
А берег - я ведь, помнится, писал
Про берег - он, что изредка бывало,
Как небеса, спокойно отдыхал:
Песок и даже волны - все дремало.
Лишь чайки крик молчанье нарушал,
Да плеск дельфина, да, дробясь о скалы,
Сердилось море, что ему невмочь
Ничтожную преграду превозмочь.
182
Красавица папашу проводила
И, ничьего надзора не страшась,