Селия была несправедлива к Гуляке. Чтобы помочь ей, он обошел в тот вечер все игорные дома, но ему не повезло вдвойне: он проиграл все до последнего гроша и не встретил ни одного влиятельного друга, которому мог бы рассказать о несчастной Селии и у которого мог бы попросить покровительства. Ни Джованни Гимараэнс, ни Мирабо Сампайо, ни его тезка Валдомиро Лине так и не появились, будто провалились сквозь землю, оставив на произвол судьбы рулетку, баккара, ронду и двадцать одно. Гуляка бродил до позднего вечера, и самой значительной фигурой из тех, кого он повстречал, был Мирандон. С ним он и отправился поужинать великолепным сарапателом к Андрезе – дочери Ошума и крестной студента-агронома.
– Не девка, а настоящая кайпора [12]… – заключил Гуляка, рассказав историю Селии, пока они шли к негритянке Андрезе. – Кривоногая, высохшая и к тому же еще невезучая…
Мирандон посоветовал Гуляке не огорчаться: есть люди, которым всегда не везет, и, как ни бейся, им ничем не поможешь. Сейчас расстраиваться тем более не стоит – может пропасть аппетит, а сарапател Андрезы известен всей Баии, его хвалит даже доктор Годофредо Фильо, а он понимает толк в еде. Делом же можно заняться и завтра. В конце концов, эта неудачница столько ждала, что из-за одного дня проволочки не станет кончать самоубийством. Что же касается сарапатела крестной, то разве не воспел его в стихах маэстро Годофредо?
Каково же было их изумление, когда за столом негритянки они встретили самого Годофредо. Вкушая яства Андрезы, он не скупился на похвалы и кушаньям и поварихе – этой «красотке, королевской пальме, утреннему бризу, статуе на носу корабля». Андреза, гордо и величественно улыбаясь, толкла перец для соуса.
– Ба, кого я вяжу! – приветствовал поэта Мирандон. – Мой бессмертный учитель, преклоняю колена перед вашей гениальностью.
– Колена следует преклонить перед этим несравненным сарапателом, – рассмеялся поэт, пожимая руки приятелям.
Они уселись за стол, и Андреза сразу заметила озабоченное лицо Гуляки. Обычно этот шутник и задира был таким веселым. Что же с ним сталось, отчего он помрачнел, чем опечален?
– Расскажи, в чем дело, Гуляка, облегчи душу, забудь об огорчениях. – Андреза в желтом платье, в браслетах и ожерельях очень напоминала прелестную и кокетливую негритянскую богиню. – Расскажи, мой белый, не печалься, твоя негритянка тут, она готова выслушать тебя и утешить.
Скатерть, постланная на столе, пахла пачулями, а пол был усыпан ароматными листьями питанги. Угощаясь сарапателом и неразбавленной кашасой, Гуляка подробно рассказал о злоключениях несчастной Селии. Негритянка растрогалась и, положив руку на вздымающуюся грудь, искренне пожалела девушку, которая, наверное, очень страдает из-за своей хромоты и от голода. Бедняжка так хочет работать, а устроиться не может. Неужели Годофредо, который так часто печатается в газетах, да к тому же и крупный чиновник, не замолвит за нее словечка и ничего для нее не сделает? Губы Андрезы задрожали, Гуляка прав – разве станешь веселиться, когда твой ближний страдает и жизнь так тяжела? И зачем ей только рассказали эту печальную историю? Теперь она не улыбнется, пока не узнает, что девушка получила место. Поэт Годофредо обещал похлопотать – как знать, может быть, ему что-нибудь и удастся сделать для Селии. Завтра… Вернее, сегодня во второй половине дня, потому что уже начинает светать, Годофредо постарается выяснить, чем можно ей помочь… Он не сказал, что директор департамента просвещения – его близкий родственник и задушевный друг и что его просьба обязательно будет удовлетворена. Поэт вообще не любил хвастать и даже свои поэмы публиковал лишь изредка. Просто он хотел, чтобы Андреза снова улыбнулась: ведь без ее улыбки ночь грустна, а мир пуст и холоден.
Итак, когда на следующий день Селия без всякой надежды на успех проковыляла вверх по лестнице и вошла в приемную кабинета директора, ее поразила приветливость секретаря его превосходительства, который прежде держался с нею сухо и надменно.
– Я ожидал вас, дона Селия. Примите мои поздравления, ваше назначение уже подписано…
– Да что вы? – удивилась Селия. – Неужели?!
Секретарь с заискивающим видом доверительно объяснил ей:
– Вот именно… Директор подписал его, едва прибыл… Наверняка по распоряжению лица, занимающего очень высокий пост… Это была одна из последних вакансий, остальные уже все заняты… Хотите совет? Немедленно отправляйтесь к директору школы и представьтесь ему.
Селия так и поступила, после чего, собрав всю свою семью, отправилась в домик на Ладейра-до-Алво поблагодарить хозяйку. Она передала слова секретаря насчет лица, занимающего высокий пост, и дона Розилда повторила их, наслаждаясь каждым звуком, словно ощущала во рту сладкий вкус власти. От удовольствия дону Розилду пробрала дрожь: откровенно говоря, она не ожидала столь быстрого и столь эффектного решения вопроса. Так быстро исполняются только распоряжения губернатора. Да, губернатора, ни больше ни меньше, а значит, Гуляка пользуется влиянием в правительстве.
О назначении Селии узнал весь квартал, и, когда Гуляка пришел вечером в надежде побыть наедине с Флор, его горячо приветствовали соседи, устроившие в его честь чуть ли не манифестацию. Он очень удивился всем этим благодарностям, объятиям, похвалам и восторженным крикам доны Розилды, визгливо превозносившей его заслуги. После бессонной ночи Гуляка весь день проспал и начисто забыл о невзгодах учительницы.
– О, – воскликнул он, – какие пустяки, тут и благодарить не за что!
Поэт выполнил свое обещание, которое он дал скорее Андрезе, чем ему, Гуляке. Но как сказать правду, как рассеять заблуждение? Разве дона Розилда и ее соседи, разве горемыка-учительница и её истощенные, мрачные и неопрятные родственники, пришедшие выразить ему свою признательность, поймут запутанные пути, по которым следуют мир и люди? Разве поверят они, что Селия обязана своим назначением не ему, а негритянке Андрезе, поварихе, намного беднее ее, но всегда веселой в своей деревянной лачуге, стоящей на морском побережье Агуа-дос-Менинос, где завтракают матросы и грузчики?
Об этой истории быстро узнали в городе, и на Гуляку со всех сторон посыпались просьбы: менее чем за неделю их поступило восемь. Кандидаты на самые различные места – от трамвайного вагоновожатого до финансового инспектора – заискивали перед доной Розилдой и являлись прежде всего на Ладейра-до-Алво. Просили даже о месте ризничего в церкви Консейсан да Прайа, которое якобы должно было скоро освободиться, хотя наверняка этого никто не знал. Будь Гуляка одновременно губернатором и архиепископом, и то вряд ли ему удалось справиться со всеми этими просьбами.
10
Дона Розилда наслаждалась своим могуществом и ни с чем не сравнимым вкусом славы, а Гуляка – прикосновением к упругой груди Флор на темной лестнице и ее робкими и в то же время жадными поцелуями. Он открывал перед ней мир запретных наслаждений, о котором она едва догадывалась, каждый день понемногу завоевывая ее тело, побеждая ее стыдливость, ее опасения. Флор сгорала от страсти и желания, но старалась не терять головы. Однако чувствовала, что уже близка к этому, что не в силах больше сопротивляться, постепенно подчиняясь отчаянному парню, который завладел ею, готовой сгореть в этом адском огне.