Почти весь город был вымощен круглыми, неровно пригнанными и заметно истёртыми булыжниками, и Донал был рад, что улицы были недлинными и ему не пришлось долго ступать по ним босыми ногами. Заходящее солнце светило ему в спину, и его длинная тень бежала впереди. Донал шагал прямо посередине улицы, оглядываясь по сторонам и читая вывески, чтобы отыскать то место, куда он отослал свой сундук перед тем, как отправиться в дорогу. Его внимание привлекло угрюмое и по — видимому заброшенное здание. Донал бросил на него беглый взгляд, и по его спине внезапно пробежал непонятный холодок. Это был невысокий трёхэтажный особняк; под окнами виднелись кованые решётки, а крепкая дверь была обита выпуклыми железными шишечками.
Донал посмотрел немного вперёд вдоль по улице и тут же заметил вывеску, которую искал. Она красовалась перед входом в старомодное, грязно — серое здание такого же потрёпанного и усталого вида, что и большинство домов в городке. Багровые лучи заходящего солнца освещали выцветший герб, на котором Донал смог различить лишь смутные очертания двух красных коней, гарцующих на задних ногах. Наверху виднелся то ли санный полоз, то ли конёк, но Донал подумал, что вряд ли такая обыкновенная вещь может оказаться в столь возвышенном месте. На пороге, засунув руки в карманы штанов, стоял мужчина с жадными чёрными глазами. Прищурившись, он презрительно смотрел на босоногого юнца, подошедшего к его дверям. У мужчины были чёрные волосы, его нос с широко раздутыми ноздрями был странным образом приплюснут, как будто кто — то крепко надавил на него указательным пальцем, а большой рот с ровными, белыми зубами и твёрдый подбородок, чуть вздёрнутый вверх, придавали всему лицу честолюбивое и алчное выражение; но ведь честолюбие — это тоже алчность.
— Вечер добрый, — поприветствовал его Донал.
— И вам того же, — ответил тот, не меняя позы и не вынимая руки из карманов. С горделивым видом полноправного хозяина он прислонился к входу в свою гостиницу и с полным осознанием собственного превосходства взирал на босые ноги и подвёрнутые штаны новоявленного гостя.
— Это должно быть та самая гостиница, которую я ищу, «Герб лорда Морвена»? — спросил Донал.
— Чего ж вы спрашиваете, коли и так видно, — отрезал хозяин. — Вон же он, герб, сам за себя говорит!
— А — а, — протянул Донал, поднимая голову. — Точно, что — то висит! Должно быть, это и есть тот самый герб. Только ведь не все так отменно знают геральдику, как вы. Признаюсь, мне что этот герб, что какой другой — всё равно. Откуда мне знать, чей он? Может, лорда Морвена, а может, ещё кого. В Шотландии благородных семейств — пруд пруди!
Джона Глумма можно было уязвить одним единственным оружием: насмешкой. При всём его самодовольстве его начинало трясти от ярости при малейшем намёке на издёвку, и чем тоньше был этот намёк (если, конечно, у мистера Глумма вообще были основания его подозревать), тем сильнее он злился и нервничал.
Он шагнул с порога на мостовую, вытащил руку из кармана и указал на вывеску.
— Глаза — то протрите, — повысил он голос. — Вон две красные лошади. Видите?
— Вижу, — ответил Донал. — Прекрасно вижу, только мне в этом толку ни на грош, будь они хоть двумя красными китами! Нет, приятель, — сказал он, резко повернувшись к хозяину и глядя прямо ему в лицо, — вы просто не понимаете всей глубины моего невежества. Оно такое же буйное, как ваши красные лошади. По части незнания я, пожалуй, никому не уступлю!
Мужчина оцепенело посмотрел на него.
— Ладно болтать, — сказал он наконец. — Не такой ты простак, каким прикидываешься!
— А что это там виднеется такое, над лошадьми? — спросил Донал. — На самом верху?
— Это основание, усаженное морским жемчугом, — важно ответил хозяин. Он не имел ни малейшего понятия, почему над головами гарцующих коней красуется какое — то там основание, да ещё и украшенное морским жемчугом, но страшно гордился своими познаниями.
— Ах вот что! — протянул Донал. — А я думал, это конёк или санный полоз!
— Конёк! — с негодованием фыркнул хозяин и повернулся, чтобы пройти в дом.
— Нельзя ли мне сегодня переночевать у вас, за разумную плату? — окликнул его Донал.
— Это как сказать, — не оборачиваясь ответил Глумм, колеблясь между нежеланием упустить даже самую крохотную прибыль и злостью на то, что он счёл обидной насмешкой (хотя на самом деле это была всего лишь добродушная шутка). — Смотря какую плату считать разумной.