— А если, читая в вашем сердце, Бог знает, что вы не исправитесь, а будете продолжать жить точно так же, как прежде? Что будь у вас немного больше времени на земле, потом Ему было бы ещё труднее обратить вас к истине?
— Всё равно Он мог бы пожалеть меня, дать мне ещё одну возможность! И вообще, разве это справедливо — требовать от грешного человека такой же безупречной святости, как у Него Самого?
— Но ведь этот грешный человек сотворён по Его образу и подобию, — сказал Донал.
— Значит, плохо сотворен! — проговорил граф с ехидной ухмылкой. — Потому что толку от этого никакого, насколько я погляжу.
Донал задумался.
— Скажите, ваша светлость, вам приходилось когда — нибудь знать по — настоящему хорошую женщину? — спросил он.
— Хорошую женщину? Ну, конечно. И не одну. Правда, мне всегда были больше по вкусу несколько иные… хммм… особы… Да взять хоть мою матушку! Правда, с отцом она обходилась порой довольно сурово, но в общем женщина была вполне достойная.
— Будь вы на неё похожи, что тогда?
— Тогда, наверное, даже вы стали бы меня чуть — чуть уважать.
— Значит, она больше походила на Бога, чем вы?
— В сотню раз больше!
— А дурных женщин вы тоже знавали?
— Дурных? Сотни — причём таких, что для любовного зелья даже кровь у человека из сердца вытянут, пока он спит!
— Значит, вы понимаете разницу между такой женщиной и своей матерью?
— Разницу между небесным ангелом и исчадьем ада? Ещё бы!
— А приходилось ли вам видеть, чтобы дурная женщина становилась лучше?
— Нет, никогда! Хотя постойте… Я помню одну. Она была замужем, так что для неё дела обстояли ещё хуже — то есть, я хотел сказать, лучше! Она отравилась — на самом деле, всерьёз! — отравилась и умерла. Да, представьте себе, умерла. Когда пришла в себя и поняла, что натворила. Это была единственная женщина из всех, каких я знал, которая хоть немного исправилась. Уж не знаю, насколько бы её хватило, не покончи она с собой. Ведь после смерти лучше уже не станешь.
— А если бы она всё — таки продолжала исправляться? Как вы думаете, стала бы она со временем такой же достойной и праведной, как ваша матушка?
— Ну уж нет! Это вы хватили! Я ничего такого не говорил.
— А если бы Бог терпеливо учил и наставлял её, скажем, лет тысячу, а она всегда послушно делала всё, что Он ей велит?
— Ну, если так… Не знаю. И вообще, при чём здесь Бог? Да, матушка моя была женщина замечательная, но не из тех набожных кликуш, что вечно выпрашивают у Него милости!
— Есть одна старая история, — сказал Донал, — о Человеке, который был самым настоящим образом и подобием Бога. Так вот Он был лучше даже самой замечательной из женщин.
— Какой же тогда из него мужчина?
— Вам когда — нибудь приходилось бояться, ваша светлость?
— Да. Иногда. Много раз.
— А тот Человек вообще не знал страха.
— Быть того не может!
— Мать Его была хорошей, честной женщиной, а Он — ещё лучше. Ваша матушка была хорошей, честной женщиной, но вы сделались хуже неё. Кто в этом виноват?