Донал охотно согласился, и они с сапожником, одетым в свою лучшую праздничную одежду (плотные штаны мышиного цвета и древний тёмно — синий сюртук с длинными фалдами и позолоченными пуговицами), неспешно зашагали по направлению к церкви. Разговаривали они точно так же, как и в любой другой день недели. Если каждый день человека не принадлежит Богу, то его воскресенья принадлежат Господу меньше всего.
Они вышли из города и вскоре уже шагали по лугу, вдоль которого бежала чистая речка, весело и деловито сверкающая в лучах утреннего солнца. На её берегах местные хозяйки отбеливали своё бельё, и длинные вереницы белоснежных простыней на ярко — зелёной траве радовали и глаз, и душу. Там и тут спокойно кормились грачи, зная, что сегодня они на целый день свободны от гонений, которые, увы, являются непременной частью жизни всякого, кто хочет творить добро. За речкой виднелась плоская равнина, убегающая к самому морю и разделённая на бесчисленные поля с разбросанными по ним фермами и крестьянскими домиками. Слева земля была не такая ровная и вздымалась невысокими холмами, многие из которых были покрыты лесом.
Примерно в полумиле от путников возвышался крупный холм, остроконечнее других, вершину которого венчал древний серый замок довольно угрюмого вида. Он выглядывал из радостной летней листвы, как огромная скала из тёплого моря, чётко выделяясь на чистой синеве июньского утра. Вокруг него росло множество деревьев, по большей части молодых, но у подножия холма Донал заметил совсем старые ели и осины, а около самых стен замка росли хрупкие берёзки с молочно — белыми стволами и лёгкие воздушные лиственницы, у которых, правда, был не слишком здоровый вид.
— И как же называется этот замок? — спросил Донал. — Вид у него довольно внушительный!
— Да обычно все говорят просто «замок», — ответил сапожник. — Раньше он назывался Грэмгрип. Сейчас принадлежит лордам Морвенам, но семейная фамилия у них Грэм, так что чаще всего просто говорят «замок Грэма». Там как раз наша Эппи и служит… Кстати, сэр, вы ведь так и не сказали, что за место себе ищете. Конечно, бедняк вроде меня мало чем поможет, но лучше всё ж таки знать, чтобы можно было и других расспросить, не подскажут ли чего. Вот так скажешь одному, другому — а слово — то потом ещё долго по свету летает и далеко: глядишь, откуда — нибудь да откликнется. Господь иногда такими путями на молитвы отвечает, что диву даёшься!
— Да я с радостью возьмусь за любую работу, — сказал Донал. — Но мне дали, что называется, хорошее образование, хотя, признаться, больше я узнал не из книжек, а из собственной нужды. И всё равно, меня больше тянет не к земле, а к людям. Так что лучше мне, наверное, быть не фермером, а учителем.
— А если у вас будет только один ученик или, скажем, два?
— Тоже хорошо — если мы друг другу приглянемся.
— Вчера Эппи сказала, что в замке поговаривают о том, чтобы найти учителя для их младшего мальчика. Вот как бы вам туда попасть?
— Пока ваш местный священник не вернётся, вряд ли у меня что — нибудь получится, — задумчиво проговорил Донал. — У меня к нему рекомендательное письмо; может, он меня и представит.
— Говорят, к среде должен вернуться.
— А что за люди живут в замке, вы не знаете? — спросил Донал.
— Знать — то знаю, — ответил Эндрю, — но только кое — какие вещи лучше узнать самому, чем от других. В каждом доме дела делаются по — своему, и без притирки ни у кого никогда не обходится. Так я и Эппи говорю, и не раз уже говорил.
Он замолчал и через минуту заговорил совсем о другом.
— Вы никогда не думали, сэр, что многие люди впервые по — настоящему проснутся, только когда умрут?
— Я не раз думал, — ответил Донал, — что на свете есть много всего такого, что мы пока никак не можем как следует додумать и обмозговать. Так что кое о чём лучше не рассуждать зря, а подождать, пока срок не придёт.
— Только не давайте воли почитателям закона и его буквы! Не позволяйте им убедить вас, что думать головой — не в воле Господней. Правда, чтобы думать по — хорошему и не свернуть с верной дороги, нужно слушаться. Сперва делай то, что уже знаешь, и тогда уж рассуждай себе спокойно о том, чего не знаешь. Сдаётся мне, Господь иногда нарочно помалкивает и кое — чего нам не открывает: чтобы мы думать не перестали. Чтобы ходили с Его светильником и освещали себе дорогу [9]. Думаю, Царство Божие порой не растёт, как должно, во — первых, из — за того, что верующие не веруют, а во — вторых, из — за того, как они с Божьим законом обращаются. Ещё сами не успели ни одной крупицы истины за пояс заткнуть, а гляди, уже навязали непреподъёмные бремена и взвалили на своих ближних, на разум их да на совесть. Сами смотрят и ничего не понимают, о святом рассуждают так, что страшно становится! Но ведь и другим тоже расти не дают, как будто боятся, что те их обскачут… А Господь, ведь Он так велик и чуден, что сколько ни думай, Его не объемлешь!