Церковь находилась почти на самой окраине. Кладбище вокруг храма поросло высокой травой; ветер играл с ней, как с пшеничными колосьями, и многие могильные плиты уже почти совсем в ней утонули. Церковь, оставшаяся от давних католических времён, храбро подымалась из буйной зелени, как будто твёрдо решила стоять прямо, не обращая внимания на свою убогость и увечность. Они вошли в её пыльные, затхлые сумерки. Сапожник повёл своего друга в укромный уголок за большой колонной, где их уже поджидала Дори.
Служба показалась Доналу не такой утомительной, как обычно; в проповеди чувствовались мысли и душа, и потому сердце Донала невольно потянулось к человеку, который готов был открыто признаться, что многого не понимает.
— Хорошая была проповедь, — заметил сапожник, когда они шли домой.
По чести сказать, Донал не нашёл в ней ничего особенно хорошего, но старый Эндрю был явно опытнее, и ему было легче судить. Донал же услышал в ней кое — что такое, о чём раньше никогда не думал. Многие прихожане непрестанно требуют от своих пастырей чего — нибудь новенького, другим всегда подавай только старое и проверенное временем. На самом же деле нужно, чтобы из сокровищницы дома Господня пастыри — домоуправители выносили и то, и другое.
— Наверное, проповедь и вправду была хорошая и всё в ней было правильно, как ты, Эндрю, и говоришь, — сказала Дори, — только я что — то ничегошеньки в ней не поняла.
— Я не говорил, что в ней всё было правильно, — возразил ей муж. — Такого у человеков, пожалуй, вообще не бывает. Просто обыкновенная хорошая проповедь, вот и всё.
— А почему он сказал, что чудеса — это никакие не аллегории и не прообразы?
— Потому что так оно и есть, — ответил сапожник.
— Ой, Эндрю, объяснил бы ты мне попроще, что тут к чему.
— Да он всего — навсего сказал, что то море, по которому пошёл Пётр — это вовсе не прообраз внутренних духовных борений человеческой души и уж точно не прообраз метаний и волнений Церкви Христовой. То есть, конечно, и такое можно здесь усмотреть, но, прежде всего, море — это просто море! Пётр ведь не думал ни о каких прообразах; не думал, кто и как будет толковать про море и про лодку. Для него только и была, что та ужасная минута: волны ярятся, ветер над головой свистит. Настоящая опасность и настоящий страх; или доверишься Господу, или пойдёшь ко дну. Так и мы. Что бы ни случилось — в доме пожар, или вода над головой смыкается, или лошадь с конюшни убежала — надо довериться Господу и всё тут. И если человек в таких вот делах не умеет Богу доверять, я за его веру ни в чём другом не поручусь. Бог — это не просто мысль в ворохе других мыслей, а живая Сила в нашем мире, где волны мокрые, ветер хлёсткий, огонь жаркий, а лошади настоящие. Кто научился верить, что Бог исцеляет больные головы, тот скорее к Нему прибежит и с сокрушённым сердцем. А кто не верит, что Бог заботится о бренном теле, вряд ли поверит, что Ему есть дело до пытливого духа. Так что, по — моему, этот проповедник знает, что говорит.
— А я ничего такого не услышал, — удивился Донал.
— Не услышали? А мне так показалось, что он как раз об этом и толковал.
— Должно быть, я плохо слушал, — вздохнул Донал. — Но то, что вы сейчас сказали, истинная правда. Вернее и быть не может.
Остаток дня прошёл мирно и спокойно. У Донала появились ещё одни отец и мать.
Глава 8
Знакомство
На следующий день после завтрака Донал сказал своему новому другу:
— Можно я заплачу вам за башмак? А то мне надо бы узнать, сколько денег у меня осталось и как мне их тратить, пока ещё не заработаю.
— Нет, нет, — замахал руками сапожник. — если я в воскресенье для кого работаю, то никогда за это денег не беру. Вот, один — единственный предрассудок у меня остался насчёт субботы Господней. Знаю, что предрассудок — ведь всё серебро тоже Господу принадлежит! — но ничего не могу с собой поделать. Не могу себя заставить брать плату за субботнюю работу. Так что придётся вам смириться и оставить всё как есть! Когда — нибудь вы тоже мне послужите, и не хуже.