— Что ж, — промолвил ещё один крестьянин с соломенными волосами и бледным лицом, — мы знаем, что сказано в Писании. Господь накажет беззаконие отцов в детях до третьего и четвертого рода. Кто знает, может, в замке оно и свершилось уже.
— Кто знает, — подхватил мужчина, который сильно походил на судью несмотря на густую бороду и общее пренебрежение к собственной внешности. — Может, грехи отцов кое — кому из нас тоже припомнятся. И даже скоро.
— Да ты сам посуди, разве это справедливо? — возразил ему другой. — Поди — ка расхлебай, что там творили наши родители!
— А кто мы такие, чтобы спорить с волей Всевышнего? — снова заговорил мужчина судейского вида. — Божьи пути — не наши пути. Где нам, смертным, их понять? Божья правда всё равно свершится.
Донал почувствовал, что промолчать — значит утаить свидетельство об истине. Он не хотел ввязываться в спор, чтобы самому не допустить несправедливости и не уязвить правого. Однако молчать ему тоже не хотелось. Он придвинулся к столу.
— Разрешите и мне вставить словечко? — спросил он.
— Да говори, коли есть чего сказать. Вольному воля.
— Тогда я вас кое о чём спрошу, если можно.
— Спросить — то всегда можно. Вот ответа обещать не могу, — сказал тот, что с бородой.
— Тогда скажите, друзья, что вы называете Божьей правдой.
— Это тебе любой скажет. Божья правда — это наказание за грех. С каждым грешником Бог поступает по его беззакониям.
— Какое однобокое у вас представление о Его правде! — покачал головой Донал.
— Это ещё почему?
— Я бы сказал, что Божья правда — это когда всё по — честному, и состоит она в том, что с каждым — будь то зверь, человек или хоть сам дьявол — Бог поступает по справедливости.
— Ой ли? — усомнился крестьянин, по виду погонщик скота. — Но ведь мы должны держаться Слова Божьего, а там написано, что беззакония отцов накажутся в детях до третьего и четвёртого рода. Какая в этом справедливость, убей не пойму!
— А ты, Джон, лучше не суди о том, чего не разумеешь, а то в Судный день проснёшься не в том месте, — вставил старик.
— А мне, может, хочется понять! — упорствовал тот. — Я же не говорю, что Господь поступает неправильно. Просто не пойму, в чём тут справедливость.
— Может, она и есть, только ты её не видишь?
— Пусть и так, только почему я не могу сказать, что я её не вижу? Разве слепому нельзя говорить, что он слепой?
Никто не нашёлся, что ему ответить, и, помолчав, Донал опять заговорил:
— А по — моему, — сказал он, — прежде чем судить, справедливо это или нет, сначала нам надо понять, что же имеется в виду, когда в Писании говорится о беззакониях отцов в их детях.
— Что ж, это дело, — раздались одобрительные голоса.
— Я ещё мало что видел по сравнению со всеми вами, — продолжал Донал, — но пока в детстве ходил за коровами да овцами, многое успел передумать. И потом, кое — что я всё же таки успел повидать, пусть и самую малость. Например, я видел, как один человек всю жизнь прожил честно, а потом разбогател, запил — и спустил всё к чертям собачьим.
Все снова понимающе закивали и захмыкали.
— Да, спустил, — сказал Донал, — и сам умер от выпивки, и детишки после него остались голодные да бездомные. Так бы и померли, наверное, кабы добрые люди в нашем приходе их не пожалели, потому что ещё помнили их отца, когда он был бедным да честным. Ну что, разве про это нельзя сказать, что грехи отца легли на детские головы?
— Так и есть!
— Так вот, когда я про них слышал в последний раз, все они были ребята честные и работящие.
— Что ж, хорошо, коли так!
— А как вы думаете, что бы с ними стало, унаследуй они отцовское богатство?
— Пошли бы, наверное, его путём, что ещё?
— Так где же здесь несправедливость? Скорее, Господь их помиловал, когда наказал грехи отца в его детях!
Ответа не последовало. Мужчины попивали своё виски, пуская клубы дыма, но никто из них не решался сказать, что порою лучше быть бедным, чем богатым. Они упорно молчали, и Донал решил, что не сумел объяснить всё как следует. Он ещё не знал, как сильно людям не нравится, когда рядом кто — то начинает судить о жизни по небесным меркам. Как часто мы уверенно рассуждаем о том, кто прав, а кто нет, хотя сами в себе остаёмся неправыми и нечистыми!
Донал увидел, что своими речами отбил у людей всякую охоту к разговору, и решил, что лучше ему будет убраться восвояси. Он занял у хозяина гостиницы тачку, отвёз сундук домой, распаковал его и отнёс книги и одежду к себе в комнату.
Глава 10