Обстоятельства гибели 56‑летнего отставного моряка никто особо не разбирал. Скорей всего, грабители убили его возле его устричных садков. Следствия никто не вел, похоронили быстро и скромно.
Его племянник, моряк-джазмен Сергей Колбасьев, в это время устанавливал советскую власть на Каспии и ничем семье дяди помочь не мог. А через пять дней из Севастополя ушли немцы и город погрузился в одну из своих бед, которым суждено было продлиться четыре года.
– Мартены, домны, бессемеры подвластны мне – я Главковерх! – вдруг продекламировала Донна, энергично жестикулируя одной рукой.
Панас посмотрел на нее заинтересованно.
– А это что?
– Решила увести нас всех в сторону курящихся развалин моего прекрасного Донбасса. Дело было в Гражданскую войну. В ту, первую гражданскую войну, когда русские с таким остервенением начали резать друг друга в промышленных масштабах.
– Вторая гражданская была не лучше, – донеслось из облака табачного видения от камина.
– Рассказывать?
– Сделайте милость!
Однажды в архивах многотиражной газеты Енакиевского металлургического завода нашлась странная рукопись. Было видно, что она очень старая, описывает время в канун двух революций 1917 года и сразу за ними. В рукописи рассказывалось о жизни завода и города. Но внимание привлекала прежде всего подпись под ней – Иван Бардин.
Будущий отец советской металлургии родился в зажиточной крестьянской семье под Саратовом 13 ноября 1883 года. Отец его слыл в округе первейшим изобретателем и мастером на все руки. А еще он был знаменитым портным и хвастал, что шил бекеши самому Ивану Поддубному. Иван чем мог помогал родителю, школьный курс кончил поздно, но усилиями и уговорами отца решил стать агрономом. Благо в Ново-Александринке в Белоруссии, где жила родная тетка, находился довольно известный агрономический институт.
В 19 лет Иван Бардин стал его студентом. И быть бы ему агрономом, уважаемым человеком в сельском хозяйстве того времени, да грянула в стране Первая русская революция, решившая судьбу волжского паренька своим манером. Иван Павлович в воспоминаниях писал:
«У польских студентов существовала своя организация “коло” (кружок). Их всегда можно было узнать по одежде. Они носили сплюснутую фуражку (конфедератку), а наиболее революционная часть студенчества – тужурку вместо мундира, так называемую кланку, с красными, синими или зелеными отворотами. Высокие сапоги и дубовая палка с серебряным наконечником дополняли студенческий наряд. Это был очень красивый костюм, который любили надевать и русские. Как у поляков, так и у русских он выражал протест, несогласие с существующими порядками. В институте установилось негласное правило: каждый студент за время обучения обязательно должен быть исключен из него на год или на два по политическим мотивам. Закончить институт своевременно считалось дурным тоном. Это стало своего рода традицией. Дань этой традиции отдал и я».
Поддавшись агитации поляков, Иван принял участие в студенческих волнениях, да еще выпятил себя так, что судьба его была решена: его отчислили. Опомнившись, он подался было в Ставрополь – в тамошний агрономический вуз, но по пути, остановившись в Киеве, подал заявление на агрономическое отделение (агрохимия) тамошнего политехнического института. Его приняли сразу на третий курс.
В стенах новой alma-mater начинаются приключения будущего строителя гигантов советской индустрии. Василий Петрович Ижевский, профессор Киевского политехнического, – вот кто сбил парня с пути истинного. Будущий строитель Магнитки, «Запорожстали» и Кузнецка слушал его лекции по доменной химии и увлекся до такой степени, что решил специализироваться именно по этой теме.
К тому времени он уже перевелся на более престижный инженерный факультет. Много позже он вспоминал:
«В институте лаборатории минеральной технологии и металлургии пользовались дурной славой. Считалось, что больше всего бездельников, людей, ничего не знавших, но хотевших во что бы то ни стало получить диплом, находилось в этих двух лабораториях. Несмотря на такую оценку металлургической лаборатории, я, прослушав несколько лекций Василия Петровича, выбрал специальность металлурга. Вероятно, этому способствовало и то, что в распоряжении профессора Ижевского и его помощников имелся небольшой, но прекрасный музей, где демонстрировался весь металлургический процесс.
Кроме того, Василий Петрович свои лекции по металлургии всегда тесно увязывал с химией, которую я знал и любил… Говорил он тихо, довольно быстро, никогда не читал лекцию по запискам. Во время первых посещений лекций его метод казался странным, и лишь постепенно вы все более и более заинтересовывались металлургией и решали ее изучать, вникая в сущность того, о чем говорил вам этот “странный” профессор».