Имел большой авторитет и за границей. Представлял в России интересы французского общества «Societe generate». Аналитик банка «Credit Lyonnais» писал о нем: «Мсье Авдаков, русский инженер армянского происхождения, живя в Харькове, является самым выдающимся человеком в Южной России и по праву считается блестящим коммерческим директором»[28].
Умер 11 (24) сентября 1915 года в Харькове.
С 1902 г. на центральной улице Харькова (ул. Сумская, 18) появилось огромное здание штаба Горносъезда, ставшее одной из главных достопримечательностей. Туристический гид по Харькову в 1915 г., указывая на это здание, с гордостью повествовал: «Харьков является центром южно — русского горнопромышленного района, и съезды горнопромышленников, происходящие ежегодно зимою, являются хозяевами всей этой крупной промышленности»[29]. Сейчас в этом здании располагается радиотехнический техникум.
В итоге ССГЮР стал главной лоббистской структурой в России, без мнения которой правительство не принимало ни одного важного решения в отрасли. С него стали делать кальку подобные же объединения в Москве, Петрограде, на Урале и т. д. К Первой мировой войне значение Совета еще больше усилилось. Практически по его инициативе и на его организационной базе начали создаваться государственные монополии — «Продамета», «Югомета», Осотоп, «Продуголь» и т. д. «Они не были формально частью ассоциации, но она была их духовным домом»[30].
История ССГЮР и его роль в развитии российской экономики — это тема отдельного исследования. Нас же применительно к теме книги данный союз интересует в связи с его представительством и географическим охватом деятельности. Позиционируя себя как структуру, объединяющую деятелей Юга России, Союз создал региональную структуру экономической области, не признающую административных границ империи, которые формировались задолго до появления на территории Донбасса промышленных шахт и крупных предприятий. Авдаков представлял Харьков, остальные были из Ростова, Мариуполя, Юзовки и даже Воронежа. На третьей конференции горнопромышленников Юга России, состоявшейся в Харькове в конце сентября 1917 г., были представлены 460 владельцев шахт и металлургических компаний из Харьковской, Екатеринославской губерний и из Области Войска Донского, где к тому времени активно разрабатывались антрацитовые рудники[31].
Как пишет МакКаффри, Донбасс был разделен границами трех административных единиц: «Крайний восток был богатой антрацитом землей, находящейся в Донском военном округе, традиционной казачьей территории, управляемой Военным министерством и бывшей субъектом особых законов и привилегий. Внутри обширной Екатеринославской губернии, оторванной от сердца потемкинской Новороссии, битумный уголь и антрацит были поделены между двумя восточными уездами — Бахмутским и Славяносербским»[32].
Некоторые административные границы разделяли порой одно и то же предприятие. Например, сооружения обширного Новороссийского общества располагались и в Юзовке Екатеринославской губернии, и в соседней Макеевке, которая уже находилась в автономной Области Войска Донского. Сохранилось письмо председателя правления Русско — Бельгийского металлургического общества (ныне Енакиевский металлургический завод) Иванова министру торговли и промышленности правительства гетмана Скоропадского от 27 ноября 1918 г. о забастовке рабочих предприятия. Бизнесмен сообщает: «Территория завода и угольных копей примыкает к Области Войска Донского, а один из угольных рудников общества находится на самой территории Области Войска Донского, соединенный с заводом железнодорожной веткой общества же протяженностью всего в четыре версты. Этот рудник охраняется казаками и в силу этого в забастовке участия не принимает». В этой связи промышленник выражал надежду на то, что донские казаки могут взять на себя охрану и всего завода, большей частью находившегося в тот момент на территории как бы «независимого» Украинского государства[33].
Однако разбросанность структур и цехов одного и того же предприятия по различным административными единицам, которую Русско — Бельгийское общество пыталось использовать в 1918 г. с политической выгодой для себя, явно не способствовала развитию бизнеса до 1917 года. В каждой губернии существовали свои правила, заметно отличавшиеся от порядков соседней. К примеру, вплоть до 1864 г. право добычи угля в Донской области принадлежало исключительно донским казакам, что создавало непреодолимые проблемы для предпринимателей. Но и после отмены этого положения режим эксплуатации шахт области значительно отличался от существовавшего в Екатеринославской губернии[34].
Различия особенно касались местного налогообложения, которое было отдано на откуп консервативным земствам, постоянно конфликтовавшим с предпринимателями. «По сути, это была борьба между традиционной, укоренившейся землевладельческой элитой Екатеринославской губернии, базировавшейся в северо — западной, преимущественно аграрной части региона, и новой индустриальной элитой, росшей в Донбассе, — пишет Т. Фридгут. — …Это была только часть такой же борьбы, имевшей место по всей России. Соперничество между земледельческой и индустриальной элитой, в свою очередь, было лишь одной битвой в общей войне, которая велась в российском обществе, — в войне между консерватизмом и реформаторством»[35].
В этих словах стоит обратить внимание на географический аспект данной борьбы, на который указал Фридгут, — на соперничество между западной частью огромной Екатеринославской губернии и ее восточной частью, которая находила больше общих интересов с промышленными районами Харьковской губернии и Области Войска Донского. Практически с самого начала своего существования съезды горнопромышленников активным образом добивались административной реформы Российской империи или хотя бы тех регионов, в которых был сосредоточен бизнес предпринимателей Юга.
Когда создавались границы губерний Юга (в XVIII в. — Новороссийской, в XIX в. — Екатеринославской и др.), они представляли собой малолюдное, необжитое пространство, все благополучие которого зиждилось на обильных и колоссальных по меркам того времени земельных угодьях. Тогда установление административных границ именно в том виде, в котором они сохранились до 1917 г. (с небольшими изменениями), и тех правил взаимоотношений между элитами — исключительно аграрными, — выглядело вполне логично. Но как это часто бывало в истории России, закостенелость правил и неумение подстраиваться под меняющуюся ситуацию привели к серьезным проблемам.
К концу XIX века, по мере бурного развития промышленности (с 1839–го по 1890 год рост добычи угля в регионе составил 465 %![36]) и резкого изменения структуры доходов края, порядок распределения благ сохранялся прежним. К примеру, к концу 1890–х годов доля поступлений в бюджет Бахмутского уезда от шахт и заводов составляла уже 56 %, к чему можно добавить еще 14 % поступлений от соляных шахт. Доля же «аграрных» денег в районе составляла всего 25 %. К 1904 г., в связи с постоянно растущими налогами на бизнес, доля промышленных поступлений дошла уже до 83 %, а доля аграриев упала до минимальных значений — 9,84 %[37].
Только заводы и шахты Новороссийского общества, сосредоточенные в основном в Юзовке, уже в конце XIX в. приносили в казну уезда одну пятую часть всех поступлений. А быстро росшая Юзовка десятилетиями не могла добиться от земства, перераспределявшего доходы по уезду, чтобы в поселке была построена простая больница. В 1904 г., к примеру, в расходах Бахмутского земства не замечено ни копейки денег, выделенных на образовательные или медицинские цели промышленной Юзовки. Больница была построена лишь в 1912 г. Для примера: в 1895 г. земство обложило только Новороссийское общество налогом в 1,5 млн рублей в то время, когда весь город Бахмут со всеми земельными владениями и собственностью принес в казну всего 900 тыс.[38].