- Три? Сразу три?
- Три, кроме Жанны д'Арк, ради которой я выучила французский язык. И решила: первое - узнать все о Софье Ковалевской. Ну вы это, конечно, знаете. Второе - узнать все о прапрадеде. О нем я вам расскажу. И третье доказать эту его теорему. - Она показала на березку. - Формула Надежды.
- Похвально для того вашего возраста. Итог?
- Мой прапрадед был занимательный человек. Происходя от коренных сибиряков и преклоняясь перед благородством краснокожих, он считал себя родственным североамериканским индейцам. Правда, никто из его предков в Америке не бывал, но индейцы, как он считал, в Америку перешли из Сибири через Берингов пролив по существовавшему тогда перешейку или по дрейфующим льдам. Сам же он поклонялся цифрам, как язычник, выделяя из них совершенные и прежде всего цифру три.
- Опять три?
- Он пишет, что три точки определяют плоскость, что треугольник первая плоскостная геометрическая фигура, что троекратное повторение самое многозначительное, что трехчастная сонатная форма наиболее доходчивая в классической музыке, что пространство трехмерно, что Земля стояла на трех китах и что золотую рыбку старик поймал в сети с третьего раза.
- Этот принцип ограничивает доказательство тремя примерами, но я не удержусь добавить еще один: у отца было три сына: первый умный, второй так и сяк, третий вовсе был дурак.
- Но стал любимым народным героем.
- Увы, у своего папаши я был только вторым сыном.
- А я у дедушки внучка единственная!
- И несравненная! - поклонился Бурунов.
- Если не сравнивать с Софьей Ковалевской.
- Так почему же вы увлеклись ею?
- Потому что доказала теорему прапрадеда и вообразила кое-что о себе! Вот смотрите, - и она снова стала писать на березке одну за другой формулы.9 Бурунов внимательно следил за нею.
- И я доказала теорему Крылова, моего прапрадеда. Не правда ли?
- Вполне корректно, - согласился профессор.
- Тогда я решила сделать Софью Ковалевскую своим кумиром. У девочек это бывает. Вот почему я занялась математикой.
- Конечно, доказательство теоремы, которая не публиковалась, я бы сказал, элементарно, но... пожалуй, характеризует уровень автора теоремы, принадлежащего, очевидно, к категории дилетантов. Отдавая вам дань, как искусной оппонентке, какой и не заподозришь, глядя на вас, выражу искреннее сожаление по поводу того, что вы, принадлежа к такой всемирно чтимой научной семье, войти в которую счел бы за счастье любой ученый, - и он вскинул на Надю глаза, а та полуотвернулась. - Принадлежа к такой семье, продолжал он, - вы опускаетесь до исканий честолюбивого дилетанта, воображающего, что ему доступно то, что не под силу профессиональному ученому.
- А вычислить Плутон на кончике пера дилетанту оказалось под силу? А изобрести шину, открыв тем эру автомобилей, было под силу простому садовнику, обернувшему свой шланг для поливки цветов вокруг обода колеса? А выдвинуть специальную теорию относительности служащему патентного бюро в Цюрихе Альберту Эйнштейну было под силу?
- Но Эйнштейн стал профессором, общепризнанным ученым, хотя ваш дед, академик Зернов, и опроверг ныне его теорию. Так что Эйнштейна никак нельзя причислить к дилетантам.
- Однако в момент своего выступления с теорией относительности он все-таки был лишь дилетантом, а профессиональным ученым стал потом. И остался убежденным сторонником полезной деятельности дилетантов, этих бескорыстных служителей науки, любителей, то есть любящих. Недаром ему приписывают слова о том, как делаются открытия: "Знатоки знают, что этого сделать нельзя, а тот, кто этого не знает, приходит и делает открытие".
- Ну, это милый анекдот, которому нельзя отказать в остроумии.
- А дилетантам можно в этом отказать?
- Нет, почему же. На примере Эйнштейна, если согласиться с вами, мы видим, что и любитель способен стать видным ученым.
- Простите, но Эйнштейн еще не стал профессором, а был инженером, недавним выпускником Цюрихского политехнического института, когда выдвинул, как вы считаете, наиболее остроумный "парадокс времени"?
- Ах, Надя! Вы завели меня в такую чудесную лесную глушь! Я вижу пять березок, растущих как бы из одного корня, напоминая предостерегающую длань некоего лесного божества. Но на одной из березок нанесены вашей рукой волшебные знаки, символизирующие надежду. Я хотел бы надеяться, Надя... Глядя на эту полянку, усыпанную цветущими ромашками, подобными звездам на ночном небосводе, мне хочется раскинуть ваш и мой гороскопы.
- Ах, не то, совсем не то! Вы же математик!
- Не только. Просто я вспоминаю о несколько ином парадоксе, связанном со временем, менее обыденном.
- Парадокс, связанный со временем? - насторожилась Надя, обрадованная своим искусством подвести разговор с "уставшим от математики" профессором к интересующей ее теме.
- Я имею в виду "машину времени".
- Что? "Машину времени"? Но это же антинаучно!
- Зато поэтично. И, если позволите, я прочту вам свои стихи про "машину времени", если хотите, то об этой лесной полянке.
- Стихи? Ваши? - изумилась Надя.
- Да, ученые иногда грешат этим. Так вы позволите?
Бурунов на опыте знал, как безотказно действуют на обычных его спутниц ко времени прочитанные стихи, рассчитывая, что и сейчас они помогут ему воспользоваться этой уединенной прогулкой.
Надя, стараясь скрыть разочарование, пожала плечами:
- Читайте.
Бурунов прислонился плечом к стволу дуба и проникновенно начал:
МАШИНА ВРЕМЕНИ
Да, я нашел ее в лесу,
Когда весенние замолкли трели,
И пух летящий снегом лег на ели,
Застрял в тенетах на весу
"Машина времени" - в лесу!
Узнать судьбу свою легко!
Цыганкой вечною, самой Природой
Здесь на лужайке звездным небосводом
Цветов раскинут гороскоп.
А лепестки их рвать легко!
Казалось, нет к тебе следа,
Но даль забытая вдруг стала близкой,
Как незабудок ласковые брызги