Один — военврач, худой, горбоносый, уже седоватый, в очках и в шинели внакидку поверх белоснежного, накрахмаленного халата, другой — загорелый бровастый полковник в желтом новеньком полушубке, в ремнях и папахе. Он дерзко скосил глаза в ее сторону, смерил всю, чуть сощурясь, изучающим взглядом от заношенных валенок до зазябших, обветренных губ, откровенно насмешливо хмыкнул.
Лида сделала шаг, уступая дорогу.
Но полковник приостановился. Синим светом блеснули глаза из-под низко нависших лохматых бровей.
— Как фамилия? — спросил он неожиданно строго.
— Моя?
— Не моя же, конечно! — заметил полковник.
— Буканова Лида.
— Ты что, здешняя?
— Здешняя.
— Кто родители?
— Мама доярка. А отец был лесник. До войны. Сейчас инвалид.
— А училась, наверное, в этой школе?
Лида только кивнула.
— В десятом?
— В девятом.
— О-о. Совсем уж взрослая! А? — протянул он с насмешкой, а сам думал, наверное, что-то свое, потому что и губы и брови его при этом нежно морщились, шевелились.
— Училась на двоечки? Или на тройки?
— И совсем не на двоечки, — сказала она почти шепотом, упрямо. И голову наклонила, давая понять, что совсем не обязана отвечать на такие вопросы.
— На «отлично»? Да ну? — засмеялся полковник. И спросил, чуть прищурясь: — И при этом, наверное, хорошо танцевала? А? Признайся!..
Лида только взглянула, ничего но ответив.
— Ну, еще дотанцуешь, — сказал он задумчиво. — После нашей победы…
Военврач, сухо сжав некрасивые, тонкие губы, ждал, пока его спутник закончит не очень-то содержательный разговор. Предложил:
— Вы бы, девушка, шли к нам в госпиталь санитаркой. Люди вот как нужны…
Лида пожала плечами.
— Зачем санитаркой? — сказала она. — У меня есть хорошая специальность. Я закончила курсы… Сестра…
— Ну? — теперь и военврач поглядел на нее с интересом. — И даже диплом есть?
— И диплом.
— Ну вот и прекрасно! — воскликнул полковник. Его темные брови широко разлетелись. — Ну-у, Гусь, ты хи-те-ер, брат! Хите-ер… А? С тебя причитается! — И он громко захохотал, оборачиваясь к врачу и подмигивая при этом. А к Лиде сурово, решительно повернулся, приказал: — Через час будь у Гусева в кабинете! — Полковник кивнул в сторону своего спутника: — Его Гусев зовут. Георгин Антоныч. Он тебя и зачислит на все виды довольствия… И на все виды самых грязных и страшных работ. У нас так. Не побрезгуешь?
— Нет.
— Ну и умница! — И полковник вдруг пристально поглядел ей в глаза. — А ты знаешь, Буканова Лида, что ты сероглазая, милая?.. Тебе кто-нибудь это уже говорил?..
Лида молча стояла, у нее будто ноги отнялись.
А он крепко ее обхватил, приподнял и опять опустил на сугроб. И пошел, не оглядываясь, с усилием переступая в крахмалистом, рыхлом снегу. Потом снова стал, обернулся, окликнул ее:
— Эй, девушка! Подождите! Подите сюда.
Но Лида не сделала даже шагу навстречу. Стояла нахмурясь. Полковник был вынужден подойти сам.
— Вы запомнили, как фамилия начальника госпиталя? Повторите!
— Запомнила. Гусев.
Но полковник качал головой, широко улыбаясь.
— Эх и глупенькая! — сказал он негромко. — Я ведь просто хотел еще раз поглядеть в твои серые злые глаза. А ты — Гусев… Дуреха!..
Лида кинулась без дороги, напрямую с пригорка. Продиралась по целине, утопая по пояс в сугробах, через голые заросли терна, орешника, ослепленная незнакомой ей радостью этой встречи и таким же еще не испытанным унижением от насмешки, даже гневом, стыдом, натыкаясь на белые, в шапках снега и как будто присевшие елки.
«Нет, зачем? Как он смел? Кто позволил?» — повторяла она возмущенно, удивляясь себе, что стояла и слушала этого человека и не сразу оборвала его, а в растерянности отвечала на вопросы. С ней такого еще не случалось.
В то же время внутри нее что-то сказало: «Ну вот… Я же знала. Ждала. Я ведь очень хотела, чтобы он был высокий и синеглазый. И чтоб обнял меня. Крепко, крепко. И потом не ушел. Я смотрела и думала: «Оглянись же, скорей оглянись!» Он поэтому и оглянулся…»
Лида медлила, не спешила уйти, пытаясь понять, разобраться: а что же случилось? Что, в сущности, произошло?.. Дерзкий взгляд молодого полковника почему-то ей был не противен, а даже желанен, и Лида слегка ужаснулась: ну кто бы подумал? Все, что прежде казалось ей невозможным на людях: этот странный, двусмысленный разговор, этот взгляд, обжигающий, обнимающий ее душу…