Выбрать главу
Комдив полковник Шерстобитов
Военный комиссар старший батальонный комиссар Диденко».
5
«Генерал-лейтенанту Харитоненко.
Штадив. Черняева слобода. 08.03.42.
Д о н е с е н и е.

Последние данные о Марухненко имели вчера в 5-00. Из района, занимаемого Подкорытовым, были видны ракеты, две красных и белая, означающие, как условлено, выход. И сразу же в тылу у противника началась минометная и ружейно-пулеметная перестрелка. Никто не вышел. Сегодня в 1-30 через линию фронта перешел Копылов, автоматчик из группы майора Марухненко, который при опросе показал, что колонна их, дойдя до Андроньевки, была обнаружена часовыми и по сигналу тревоги обстреляна из-за укрытий и завалов. В ходе боя отряд был рассечен огнем на две части. Одна часть пошла к Стоколосу, отбиваясь от преследующего врага, другая оборонялась в районе Андроньевки, а после ушла в Распутинский лес. Там, в лесу, Копылов был отрезан от товарищей по отряду, очень долго бродил по лесам и больше о Марухненко ничего не знает. Видел только пожары и слышал стрельбу.

Комдив полковник Шерстобитов
Военный комиссар старший батальонный комиссар Диденко».
6
«Генерал-лейтенанту Харитоненко.
Штадив. Черняева слобода. 11.03.42.
Д о н е с е н и е.

На сегодняшний день никаких новых данных о группе Марухненко не имеем. Разведчики, посланные по Вашему указанию, назад не вернулись.

Комдив полковник Шерстобитов
Военный комиссар старший батальонный комиссар Диденко».
7

В дивизии Шерстобитова еще долго ждали разведчиков и бойцов из отряда, ушедшего с Марухненко. Возвращались, выходя на соседние подразделения, лишь отдельные лица да мелкие группы: два-три человека. Четыре.

И снова один. А потом уже — ни одного.

Дежурили командиры, круглосуточные наблюдатели. Велись поиски с самолетов. Радисты из штаба в назначенные часы вызывали по рации командование отряда. Марухненко однажды откликнулся на вызов, но весьма неразборчиво. Свои позывной он дал правильно, потом слышалась слабая работа микрофона. Часа через два они снова появились в эфире, дали свой позывной, а позднее шифровку, но все неразборчиво, и записать ее не удалось.

Шерстобитов теперь к Большакову приезжал почти ежедневно. Сходились, промерзшие, на НП полка, здоровались молча за руку и подолгу стояли, пока не стемнеет. Наблюдали за линией фронта, за движением у противника, время от времени обменивались короткими фразами. Разговаривали о подвозе снарядов. О новом командарме. О готовящемся наступлении на Александровку. Однажды Шерстобитов со вздохом сказал:

— Да, жаль старика…

— Ты о ком?

— О Горячеве… Только начал к нему привыкать.

…Поздно вечером они вышли с Сергеем вдвоем из землянки. В небе ярко сверкали зеленые звезды. Терпко пахло смолой. Снеговая вода со своим пресным запахом уже тихонечко начинала позванивать под слоями сугробов, только больно уж тонко и тихо. Сергей даже прислушался, но сразу же догадался: «Да нет, не вода. Это где-то гармонь!»

В самом деле, позванивание чуть усилилось, и в таинственный, протяжный, задумчивый голос музыки вдруг с такой же задумчивостью и протяженностью вплелся девичий — низкий, теплый, красивый.

— Это кто же такая? — спросил, останавливаясь, Шерстобитов.

— Военфельдшер… Маруся Селищева.

Они стояли на тропинке и слушали.

Песня, которую пела Маруся, была незнакома Сергею, хотя привычна по звукам: окопная грусть. А слова — он с усилием в них разобрался: то ли ночь была виновата, то ли горе, которое он прятал, а вернее, старался запрятать, — вдруг заставили замереть. Он даже дыхание затаил.

Сердце друга ждет ответа, О тебе услышать должен я… —

пела девушка, о которой Сергей никогда и не думал, а она с неожиданной силой вот все же его принудила думать. И его ли словами, а может, кого-то другого, стоящего рядом, с такою тревогой, с надеждой, с такой любовью звала:

Где ты, милая, скажи мне, где ты, Куда тебя забросила воина?

Сергей молча сделал несколько шагов к землянке разведчиков — звук гармони доносился оттуда. Шерстобитов пошел позади. Потом они снова стали. А голос Маруси, сливаясь с гармонью, все грустил, звал: