«Шуруй отсюда, мне без тебя здесь хлопот хватит!»
Сзади послышались шаги. Герман и медсестра одновременно повернули головы.
В отделение зашел мужчина в белом халате.
(Хороший врач)
Даже издалека легко было определить, что он не принадлежит к низшему медперсонала. Он направлялся в их сторону. Его Герман не помнил.
- Вот он, дежурный врач, - сказала сестра и, оставив Германа, отправилась вместе с капельницей по своим делам. Ножка штатива цеплялась за линолеум и как выдавала шипение раздраженной змеи.
Герман сделал несколько шагов навстречу врачу.
- А в чем, собственно, дело? - настороженно отреагировал тот.
Герман не был похож на больного, задержался в отделении дольше, чем другие, и не смылся домой со всеми ходячими пациентами.
- Я вас слушаю, - врач был уже заметно седой мужчина лет за пятьдесят, полноватый, в очках с дымчатыми стеклами, почти такими, как у генерала Пиночета, и точно такими, как у другого генерала - поляка Ярузельского.
- Полтора года назад, - начал Герман, несмотря на свое двойное отражение в затемненных очках, - меня доставили в это отделение с острым аппендицитом ...
- Перитонит, - машинально отметил врач.
- ... и прооперировали. Мне необходимо выяснить некоторые детали.
- Угу ... - покачал головой врач.
- Нужно посмотреть архивные данные, - пояснил Герман.
- Угу, - снова кивнул врач. - Ничем не могу помочь - он развел руками, наглядно демонстрируя свою беспомощность. - Ключи от архива в старшей медсестры на общей связке. А она будет только в понедельник. Простите, молодой человек.
«Конечно, на общей связке, козел».
Похожую тактику Герман знал.
Когда врач уже собирался сделать недвусмысленный жест, означавший «все вопросы сегодня исчерпаны, не пора ли вам, молодой человек домой; приходите в понедельник, а еще лучше - никогда ... », Герман вложил в лапу врачу десятидолларовую купюру.
- Я хотел бы выяснить некоторые детали без лишних задержек. Вы меня понимаете?
На этот раз врач обнаружил к Герману более живой интерес.
Теперь он его прекрасно понимал.
- Минутку, - он засунул деньги в карман халата. - Я посмотрю ...
Дежурный врач прошел по коридору, открыл ключом дверь с надписью «ординаторской» и исчез за ними.
- Вам повезло, молодой человек, - заявил он, вернувшись через минуту. - Ключи оказались на столе.
Затем бодро повел Германа в архив.
«Конечно, они оказались на столе».
Это был крошечный архив, менее Герману не приходилось видеть: казалось, здесь нигде одновременно развернуться даже двум паукам, прилипших к потолку у плафона, внутри которого едва светила тусклая сорокаватна лампочка. По сути, это была просто маленькая каморка, в которой каком умница пришло в голову засунуть стеллаж, забить его под завязку картонными папками, а затем этот рассадник клопов гордо назвать архивом.
- Полтора года назад? Итак ... март или апрель, - пробубнил врач, роясь в каких-то пыльных папках с таким выражением лица, который четко говорил: «Видишь, как я пачкать свой белый халат твоих несчастные десять баксов?!»
- Как ваша фамилия?
Герман назвал.
Врач, трудно дыша (вероятно, из-за пыли), копался минут десять, вглядываясь в каждую отобранную ним папку и в каждую страницу отобранной папки, только в Германа возникла веселая подозрение, что он разучился читать и пытается отыскать знакомые буквы.
- Есть ... - наконец довольно крякнул врач и расправил свободной рукой загнутый уголок страницы. - Вот и ваша стационарная карта.
Герман невольно напрягся.
Сейчас он узнает ... Сейчас он узнает ... СЕЙЧАС ...
На лбу выступил холодный пот, рубашка тоже моментально взмокшую.
- Да, посмотрим ... - говорил врач; в линзах его темных очков Герман видел значки слов, подпрыгивали, перевернутые вверх ногами.
- Вот ... Диагноз ... Острый перитонит ... Прооперировано ... Оперировал ... Угу ... Состояние удовлетворительное ... Ага - вот как! На следующий день - ухудшение ... Анализы ... - бормотал врач. - Переливание крови в объеме ...
- А что именно вас интересует? - он поднял глаза на Германа.
- Ничего ... Я уже выяснил, - глухо сказал Герман и без церемоний развернулся.
Элементарно.
Он вышел из старого больничного корпуса, еще польского строительства, и, замерев на мгновение, сделал глоток сырого воздуха; это был запах длинных дождей - немножечко грустный, как прощальные духи лета, что уходит. Небо над головой было еще чистым, но Герман чувствовал, что за дальними крышами домов уже собираются серые облака, как они Валуев, собираясь в гигантский мокрый кулак.
Машина ждала Германа на стоянке, за три квартала вниз по дороге. Он направился к забору больничного двора мимо двух чахлые клены, на которых причудливая ранняя осень уже кое тронула листья красно-желтой краской, как мимо перед этим прошелся неопрятный художник.