Глава 29
Не цепляйтесь за прошлое. Не живите обидами.
Вспоминайте хорошее, никому не завидуя.
Всё, что небом нам послано, принимайте, как должное.
Всё, что сделано — к лучшему, как бы ни было сложно нам.
Вся неделя в каком-то жутком аврале, особенно для Марка. Работа, переговоры с деловыми партнёрами … и суд. Куда он меня категорически отказался брать. Никакие аргументы типа заботы, поддержи, и в горе и в радости — не пробили его категоричной уверенности, что мне не стоит, как он выразился «пропитываться этим дерьмом». Я понимаю, он не хотел, чтобы я видела его раздражённым, злым, в самой худшей ипостаси Марка Винздора. Он вбирал мою поддержку, когда наконец-то оказывался дома, падал на кровать, прижимая меня к себе. Так мы могли лежать очень долго. Просто лежать и молчать обнявшись. Иногда, он целовал мою руку, иногда просто глубоко дышал, зарывшись в мои волосы. Так он восстанавливал свои силы, и, чувствуя момент, я не приставала с расспросами. Я лишь давала понять, что он любим, что я с ним, чтобы ни случилось.
— В общем, я переговорил с нужными людьми, я смогу оформить опекунство над Энтони после того, как Стефани вынесут приговор и если бабушка и дедушка не будут против, — произнёс он через восемь дней, во вторник за завтраком, одновременно жуя и заглядывая в ноут и в телефон.
— У тебя так скоро косоглазие разовьётся, — ворчу я тоном жены. — Приговор выносят завтра. Ты думаешь, её родители примут твоё предложение?
— Уже приняли. За пацаном они не сильно трясутся, он для них скорее обуза, а вот шелест купюр благотворно влияет на их больные суставы. Поэтому на следующей неделе к нам пришлют социального работника, чтобы оценить условия проживания. Там такая зубастая противная тётка, никакой суммой её не уломаешь.
— Надо же, хоть кто-то попался тебе, кто опровергает твою теорию «Деньги творят чудеса». У человека просто есть совесть, и скорее всего она очень ответственна, что прекрасно, потому что решаются судьбы детей, которые сами себя защитить не могут. Мне уже нравится эта женщина, — улыбнулась я, глядя на то, как скривился Марк.
— И поэтому нам нужно пожениться. Потому что ребёнка отдадут только в полную семью, — вскинув брови, он ожидает моей реакции. — Если ты, конечно, не струсишь и не передумаешь.
— Ого, даже не через два месяца, а через несколько дней, — я даже мурашками покрылась, но не от испуга, а от волнения. От того, что моя жизнь скоро изменится настолько круто, что никакие американские горки с этим не сравнятся. — Нет, не передумаю. Будем приглашать гостей или обойдёмся без них?
— А ты как хочешь? — ещё один спорный вопрос, но то, что он спрашивает моего мнения — это огромное достижение. — Учитывая, как меня все «любят» я бы предпочёл закрытую вечеринку, чем терпеть эти неискренние пожелания и заискивания. Это ведь касается только нас двоих, это важно лишь для тебя и меня, это наш праздник, особенная дата только для двоих.
— Ладно, никакой родни, пьяных драк, метания букета и поздравительных речей. Поженимся тайно, — улыбаюсь я. Я правда не против, с каких-то пор мне разонравились шумные вечеринки. Смысл ведь в другом. — Мне будет достаточно и тебя.
— Всё слишком прекрасно, — задумчиво тянет он. — Так не бывает. …Кстати, я выставил свой дом на продажу. И обследование я смогу начать только через месяц, нужно чтобы прошло какое-то время после приёма лекарств. …А ещё я выбросил все пепельницы.
Поражаясь, в немом восторге качаю головой. Я его не узнаю! Как же ему оказывается тоже хотелось перемен, жить дальше, стать счастливым. У меня в груди теснится столько эмоций, и я вкладываю их в поцелуй, в объятья, знаю, что слов тоже не хватит.
— Это так здорово. Всё будет хорошо. Чтобы ни было, мы всё переживём вместе, — шепчу я.
Мы как раз ужинали, когда в дверь позвонили. Я с недоумением уставилась на Марка, а он в свою очередь на меня.
— Ты кого-то ждёшь?
— Нет, я подумала, что это ты всё-таки заказал своё тако, — пожимаю плечами и иду открывать.
— Ничего я не заказывал, я просто тебя дразнил, — бубнит Марк, идя следом. — В первый раз за столько дней удалось вместе поужинать, и то кто-то посмел ломиться.
Распахиваю дверь и … весь бушующий за порогом мир — вдруг бледнеет и застывает. Я перестаю воспринимать эту реальность, она корёжится, разлетаясь рваными кусками. Я не понимаю, что происходит. Мне не хватает кислорода, в ушах шумит, и я отказываюсь верить своим глазам. Ведь такого не может быть. Я смотрю на этого высокого атлетически сложенного парня, на этот тёмный ёжик волос, эти улыбающиеся карие такие родные глаза — и отказываюсь верить в происходящее. Ведь люди не оживают спустя два года.