- Простыытэ, что заставывшы ждат. Оочерэд. Как всэгда, нэ дозыыруют. .
- Д-даррел! Я тоже сквозану на минутку. Подожди чуток...
Меня не удивило отсутствие писсуаров. Я вошел в кабинку, сделал пи-пи и, махнув по привычке пенисом, стал возиться с молнией на брюках.
Дверь вдруг отворилась и, повернувшись, я увидел пожилую англичанку, переминавшуюся с поднятой юбкой. Мы молча уставились друг на друга, мучительно соображая, кто из нас ошибся...
- What are you doing in there, Sir? - Спросила она, явно чувствуя свою правоту.
- I'm waiting for my girlfriend in there, - неуверенно начал я.
- Do you usually get very nervous before a meeting with your lady?
Я еще не понимал ее напора и спросил идиотски улыбаясь:
- Nervous? No, I never get nervous...
- In that case what are you doing in the ladies room?! - Победоносно закончила дама, и я, поняв свою ошибку, бросился к выходу, продираясь сквозь толпу хохочущих иностранок.
- Что вы дэлали здэсь, Боорыс? - Спокойно спросила Даррел, даже не подумав улыбнуться.
"Я сейчас умру под дверью женского туалета гостиницы "Националь" от любви к ней", - подумал я, садясь на пол.
Когда, вернувшись, я рассказал Кузьме, как сильно влюблен в Даррел, он посерьезнел и молвил строго:
- Давно пора жениться на ней, не то совсемохуеешьРыжий!
Через месяц, в конце декабря, я прилетел в Ригу, чтоб жениться. После свадьбы мы несколько дней пожили в Таллине, обедая в гостиничном гриле, где каждый раз заказывали жареную куру и миндаль. Виски мы приносили с собой.
Внешне в моей жизни ничего не изменилось. Она по-прежнему жила и работала в Риге, а я дважды в месяц прилетал к ней на выходные. Она перебралась в Тбилиси только через год, когда родился первый сын...
Тогда я еще не знал, что брак - кара за любовь...
Глава 9. Эффекты Этери
Через несколько лет, когда я понял, что опять влюбился, было поздно предпринимать что-либо. Поздно не потому, что я пытался кричать вслед уходящему поезду... Новое чувство так сильно завладело мной, потеснив любовь к Даррел, сыновьям, хирургии, подавив привычные обязанности, привязанности, привычки и инстинкты, что, казалось, я и не собирался бежать за поездом, а просто лежу на рельсах и жду его с наслаждением...
Теперь я понимаю, что с таким же успехом мог влюбиться в вид из окна дорогой гостиницы или двухэтажный автобус, застрявший на перекрестке. Пылкая влюбленность пятидесятилетнего профессора, потерявшего голову... и не только, как перешептывалась по углам лабораторная публика, не вызывала у Этери адекватной реакции, которой так не хватало мне. Загадочно улыбаясь, она выслушивала мои любовные признания и старательно отвечала на сексуальные притязания, но ни разу не сказала, что влюблена...
Она часами просиживала в моем кабинете, облокотившись на спинку старинного стула, глядя на меня и покачивая ногой такой совершенной формы, что не терпелось поскорее залезть под эти немыслимые юбки из мешковины всегда пастельных тонов, чтобы посмотреть, так ли совершенна эта нога там, где она крепится к тазу. И даже добравшись до этого места, и убедившись, что нога по-прежнему прекрасна, и погрузавшись в плоть, отдававшую всю себя целиком, и затем корчась вместе в судорогах сладостного оргазма, я постоянно анализировал действия молодой женщины, почти девочки, ни на минуту не забывая, что не могу не только сформулировать, но даже понять характер ее чувств и отношений к себе...
В присутствии Этери лабораторные датчики могли воспроизводить изменения в напряжении газов сердца без калибровки. Мне казалось, что вместо кислородных датчиков, на которые пожилые и талантливые физико-химики лаборатории потратили несколько лет беспрерывного труда, она могла использовать обычные пуговицы, которые работали бы не хуже... Эта мысль так крепко засела во мне, что в одной из книг, посвященных мониторингу Ро2 в кардиохирургии, я попросил художника нарисовать на обложке изолированное сердце с пришитыми к его поверхности пуговицами от нижнего солдатского белья.
Уже после того, как книга с пуговицами вышла в свет, мы проводили в Лаборатории один из экспериментов по одновременной регистрации напряжения кислорода и углекислого газа в ткани консервируемого сердца.
Видимо, день был выбран неудачно, потому что все не ладилось: шли наводки, датчики капризничали, публика нервничала и, как принято в таких случаях, искала виноватого.
- Где Этери? - спросил я, ощутив за спиной непривычную пустоту. Почему ее нет ? Или она опять отправилась на чертов ядерный реактор?
- Она звонила и сказала, что опоздает, - сказала Кэтино, копаясь вместе с физико-химиками во внутренностях двух открытых настеж регистраторов неподалеку от операционного стола.
Я не успел ответить: в операционную вошла Этери, и я напустился на нее, вымещая все неудачи сегодняшнего дня:
- Надеюсь, ты понимаешь, Honey, что мы все пока живем при социализме и с-система, которая многим здесь не по нраву, налагает на нас определенные обязательства не только друг перед другом, но также перед лабораторией, приютившей тебя и регулярно выплачивающей жалованье.
- Не надо про жалованье, БД! - сказал Грегори. - Вы даже не знаете, сколько платите ей.
- Что з-значит "не надо"? - раздраженно спросил я. - Кто здесь командует п-парадом? П-поглядите в рану. У вас кровит миокард под датчиком, а я удивляюсь, что вместо г-газа он мерит т-температуру.
Грэг взялся за коагулятор, но прежде успел громко пробубнить в маску, закрывавшую лицо:
- Вы ей платите 75 рэ.
У меня пропала охота продолжать бессмысленную дискуссию с Грегори и атаковать лучезарную, уверенную в себе и своей красоте, невозмутимую Этери, которая, никак не реагируя на мои слова, подошла к физико-химикам и молча встала рядом, уставившись на меня, будто и впрямь ожидала прибавки.
Через минуту все заработало, и датчики с завидным постоянством стали демонстрировать потрясающую воспроизводимость в ответ на действия анестезиолога, менявшего режимы вентиляции легких.
- Поздравляю физико-химиков, будущих Нобелевских лауреатов! - сказал я, когда хирурги зашили грудную клетку. - Так хорошо датчики не работали никогда! Вам п-премия в 50 рублей и две цапы с гравицапой.
Публика начала шумно аплодировать физикам и химикам. Мощные операционные звучалки надрывались фортепианным дуэтом Оскара Питерсона и Каунта Бейси, перекрывая шум работающей аппаратуры. Вдруг раздался удивленный голос Зураба, всегда находившего что-то плохое или очень плохое:
- Что мы мерили, БД? Силовой кабель не подключен к щиту.
Будущие Нобелевские лауреаты, сильно покраснев, стали судорожно рыться в проводах.
- Этого не может быть! Вы же сами видели, БД, как все работало и реагировало, когда Дали меняла режимы дыхалки. Поглядите: датчики и сейчас прекрасно калибруются! - химико-физики кричали, понимая, что лишаются премии.
Я посмотрел на Этери, которая, расположившись на вращающемся железном стуле без спинки, невозмутимо болтала о чем-то с Гореликом, привычно стряхивая пепел на мраморный пол операционной. Я был готов поклясться, что это ее штучки и что самописцы регистрировали бы реальные цифры, если бы вместо датчиков к миокарду были пришиты обычные лоскутки.
- Премии отменяются, скобари! - Сказал я, покидая операционную.
- Оставьте хоть гравицапу! - Заныли химико-физики.
- Фигу вам, л-лажакам! Пейте на свои! - И ногой открыл дверь.
- Скажи, Honey, как ты это делаешь?
Мы сидели в популярном загородном закусарии неподалеку от Тбилиси, славившимся хачапури и замечательными лимонадами. Было поздно и пусто в ресторанном зале. Грубо сколоченные деревянные скамейки, уложенные на такие же низкие массивные столы, напоминали метательные орудия Архимеда. Пахло молодым вином, зеленью и горячим тестом.
Ресторан при дороге без названия был выстроен в стародавние времена. По преданию, по этому маршруту двигался Пушкин. У источника, в небольшой роще ореховых деревьев поздним вечером он попросил возницу остановить экипаж, чтобы сделать пи-пи. Ему так понравилось здесь, что он зашел в крестьянскую избу попроситься на ночлег. Хозяева спали, но тут же накрыли для гостя стол, выставив еду, что была в доме: хачапури, фасоль, сыр, зелень, кукурузные лепешки и вино - все, что подают и сегодня, что подавали вчера и много лет назад, не спрашивая.