— Убери лапу с мотоцикла. И катись на хер отсюда, — сквозь зубы приказал Евгений, и толстяк удовлетворенно кивнул, мол, все идет по задуманному плану.
— Голосок прорезался, педик? — осведомился он издевательски. — Тявкать начал? Зубки не боишься обломать?
— Пошел на хер, — повторил Золотарев, и через мгновение кулак пьяного задиры уже летел ему в лицо. Удар был такой силы, что Евгений потерял равновесие и упал на асфальт. Из разбитой губы хлынула кровь.
— Вот так, — хмыкнул толстяк, картинно разминая толстые пальцы. — Еще вопросы, педик?
Евгений сплюнул кровь, осторожно потрогал кончиком языка зубы. Вроде не шатаются.
— Это было быстро, — сказал он все так же спокойно. — Драться ты умеешь.
Приятель толстяка, дымивший сигаретой на крыльце бара, лениво хлопнул в ладоши:
— Пять баллов, Серж.
— Прекратите, — бледнея, воскликнула Шанита. — Зачем эти разборки?!
Парень встал в боксерскую стойку, закрыв локтями живот и сдвинув сбитые кулаки к подбородку.
— Вставай и получи вторую пилюлю, — процедил он, напружинившись.
Евгений слегка приподнялся, подогнув одну ногу.
Прошло несколько секунд. Толстяк неспешно топтался, продолжая держать наготове кулаки, Шанита растерянно переводила взгляд с него на Золотарева, который даже не предпринимал попыток встать на ноги, «Индиан» тарахтел на холостых оборотах как ни в чем не бывало. Ситуация становилась курьезно-идиотской, и повисшую паузу наконец нарушил «боксер».
— Ладно. Лежачих не бьем. Вставай.
Евгений вяло заелозил, поморщившись.
Толстяк присел на корточки. Злость в его глазах сменило тупое любопытство, так малолетний садист разглядывает жука с оторванными лапками.
— Что, педик, сломался? Разобрался, как «Лего», от одного тычка? А я ведь только вполсилы тебе въ… л.
— Спина, — буркнул Евгений.
«Боксер» вздохнул с деланым сочувствием.
— Бывает. У моей бабки тоже спину тянет. Но она дояркой уже пятьдесят лет пашет и в огороде с утра до вечера. А ты небось бумажки в офисе весь день двигаешь туда-сюда. И дрочишь на порнуху какую-нить. Куда ты вообще, такая развалюха, собрался на своем драндулете? Сидел бы дома, «Поле чудес» смотрел и чай пил…
— Хватит, — негромко произнес Золотарев.
— Лады, — сжалился толстяк, протянув растопыренные пальцы, — давай краба. Мы зла не держим.
Помедлив, Евгений ухватился за руку «боксера», и тот одним резким рывком помог подняться мотоциклисту.
— Валите отсюда, — уже беззлобно сказал он, глядя как Евгений с Шанитой торопливо надевают шлемы. — В следующий раз отделаю так, что вперед ногами вынесут. И свой тарантас сменишь на инвалидную коляску.
Золотарев с непроницаемым лицом сел на мотоцикл, убрал стальную подножку. Кровь продолжала сочиться из рассеченной губы. Шанита быстро уселась сзади, сквозь прозрачный визор шлема на «боксера» глядели ее сверкающие гневом глаза.
— Пока, рыбка, — ухмыльнулся толстяк, сделав неуклюжий реверанс. — Будем считать, что вместо твоего поцелуя этот хер поцеловал мой кулак. Еще встретимся.
Его товарищ, отправив окурок в урну, визгливо засмеялся.
«Индиан» тронулся с места и, вырулив со стоянки, мгновенно набрал скорость и через несколько секунд скрылся из виду.
Толстяк плюнул им вслед, затем озабоченно уставился на ладонь правой руки. Помогая подниматься этому ряженому клоуну, он царапнул мизинец. Очевидно, зацепился за «молнию» на рукаве дурацкой куртки.
— Педик, — презрительно фыркнул он, направившись обратно в бар. — Педик и селедка.
Урча низким мерным рокотом, «Индиан» степенно катил по шоссе, ловко петляя между автомобилями. Крупный байк водители замечали издалека и торопливо сворачивали в сторону, уступая дорогу.
Несколько минут никто из них не произнес ни слова, затем Шанита не выдержала:
— Это было мерзко. Ты что, совсем не умеешь драться?
— Я работаю головой, — последовал спокойный ответ. — И не уподобляюсь дворовому быдлу.
— Даже когда это быдло бьет на твоих глазах женщину? А если бы это животное подняло руку на твоего ребенка?!
Ей показалось невероятным, когда она услышала в ответ смех. Беспечный смех уверенного в себе человека, у которого все в порядке и прыщик на носу — его единственная проблема в настоящий момент. Словно не его три минуты назад унижали и оскорбляли, в довершение ко всему одним ударом свалив на асфальт и в кровь расплющив губы.
— Не обижайся, Шанита, — наконец отозвался Золотарев. — Но не ставь моих родных и себя на одну доску. «Если бы…», «ударил бы»… ненавижу эти сослагательные наклонения. Но раз ты так настойчиво требуешь объяснений, я тебе отвечу, хотя не в моих правилах оправдываться. Этот гопник был раздражен, что ты не уделила ему внимания. Я тоже вызвал у него антипатию хотя бы тем, что отличаюсь от него и его собутыльников. Выражать свои эмоции этот урод умеет только с помощью ненормативной лексики. Если это не помогает, он прибегает к насилию.