Рыцарь легко коснулся шпорами боков своего коня и нагнал проводника:
- Вы уверены, господин епископ, что нам не потребуется на оставшемся пути штурмовать неожиданные укрепления?
- Нет, господин кавалер, - не повернув головы, спокойным тоном сообщил священник. - Сейчас по протоке и по реке мы обойдем Бор. От него и до самых Раглиц на реке нет ни единого селения. Раглицы, конечно, будут куда крупнее Чернева, но их можно без труда обойти. Вокруг них поля, луга. И так до самого Новгорода. Сейчас зима, гиблые места замерзли. Там, где нет леса пройти можно везде.
- Если нам не откроют ворот города, то нам придется бросить всех раненых и почти весь обоз, - хмуро сообщил командующий. - И даже тогда будет очень трудно дойти назад.
- Откроют, - кивнул священник. - Можете быть уверены.
"Нужно было оставаться у Гдова, - подумал рыцарь. - Пожалуй даже, не стоило вообще соглашаться с прожектами священника. Нужно было дождаться морозов в лагере, пробраться через замерзшие болота между Иван-городом и Ямом, ударить вниз по Луге, а потом вдоль побережья по свежему льду пробраться назад".
Но обратного пути у командующего уже не было.
- Хорошо, сын мой, - негромко начал священник, видя сомнения в молодом крестоносце. - Поскольку план наш близок к завершению, и дабы приободрить вас, я открою вам одну тайну. Этим летом мор опустошил Псков и Новгород, и воли к борьбе в этих городах сейчас нет. Мало того, мор поразил и русского царя, а потому сейчас он лежит на смертном одре. Свободный в скором времени трон делят несколько князей, а потому ни один воин из стен Москвы в ближайшие месяцы не выйдет. Как вы видите, наш с вами поход подготовлен достаточно хорошо. Неужели же вы думаете, что покровитель, имени которого нам с вами знать не нужно, не позаботился о том чтобы не произошло никаких случайностей и в самом Новгороде? Перестаньте сожалеть о невзятых деревнях и недорушенных крепостях. Впереди нас ждет истинная цель, перед которой все прочие победы и поражения блекнут. Для нас главное - просто дойти, и внести в стены города герб Ливонского Ордена. Вы поняли меня, сын мой?
- Да, господин епископ, - рыцарь чуть потянул на себя поводья, и конь замедлил шаг.
Со слов священника, сын Готарда Кетлера понял главное: этот поход готовил не только он сам, и не только дерптский епископ, но и куда более весомые силы мира сего. И ему не верилось, что кто-то, кроме его самого или отца, мог быть заинтересован в поднятии стяга Ливонского Ордена над башнями русского города. Просто в поднятии знамени - поскольку покорять окрестные земли он не имел ни сил, ни времени, да никто и не пытался поставить ему такой задачи. И чем больше крестоносец размышлял над получающимся несоответствием, тем более странным оно ему казалось. По прошествии получаса кавалер Иван отозвал в сторону крестоносцев барона фон Регенбоха и фон Гольца и стал долго и подробно что-то им объяснять.
Протока повернула круто направо, заставив колонну двинуться чуть ли не в обратную сторону, потом стала по широкой дуге заворачивать влево еще полмили пути - и из-под высоких сосновых крон войско стало вытекать на широкую ленту Луги.
- Смотрите! - крикнул литовский рыцарь по имени Хилмун, разворачивая коня, опустил копье и дал шпоры. По правую руку от отряда крестоносцев, всего в сотне шагов, неспешно полз вверх по течению обоз никак не менее, чем из двадцати саней.
Остальные всадники, не дожидаясь приказов, тоже помчались в атаку - но теперь оруженосцы оказались за спинами своих господ. Среди возничих, услышавших за спиной дробный топот тяжелой конницы, началась паника: кто-то, бросив повозку, кинулся бежать к лесу, кто-то, нахлестывая длинными вожжами лошадей, пытался пустить их вскачь, кто-то, вскочив на кипы товара, выдергивал из-за пояса топор. Рыцари носились по реке, с хохотом нанизывая визжащих русичей на острия копий, рубя их мечами, затаптывая в снег копытами коней.
Спустя несколько минут развлечение закончилось - тут и там на реке валялись безжизненные, изломанные, окровавленные тела. Лишь на одних санях стоял, вздымая широко расставленные руки с растопыренными пальцами одетый в пухлую шубу купец, да кавалер Хилмун никак не мог наколоть на пику вертлявого русского серва. Тот метался перед конем из сторону в сторону, поминутно оглядываясь и норовя отскочить по левую, неудобную для удара сторону. Одетый в распахнутый на груди тулуп с большими проплешинами, язычник шаг за шагом приближался к спасительной черте густого ивняка.
Зарычав от злости, Хилмун отшвырнул лэнс, выхватил меч и направил коня слева от серва, занося сверкающий клинок для завершающего аккорда схватки. В этот миг русич остановился, коротко взмахнул рукой - в воздухе промелькнул темный шарик кистеня и точно ударил в самое уязвимое место каждого рыцаря: в раскрытые ноздри боевого коня, выпирающие из-под ладно откованной маски. Жеребец заржал, пытаясь подняться на дыбы, и тяжело опрокинулся набок, придавив ногу потерявшему меч ливонцу.
Пока рыцарь, ошалев от удара о землю, хватал руками воздух, злобный коварный серв подскочил ближе, торопливо выдернул из валенка кривой засапожный нож, несколько раз ударил им в щель забрала, потом шустро ощупал пояс рыцаря: шестопер тяжел, кинжал и меч приклепаны на цепочки. Русич вскинул голову, метнул взгляд в сторону столпившихся у обоза орденцев, тоже растерявшихся от увиденного, приподнял за край кованное ожерелье, резанул под ним ножом, пытаясь попасть по ремням доспеха
От обоза, обнажив мечи, в его сторону начали разгоняться несколько рыцарей и добрый десяток оруженосцев. Мародер резанул ножом еще пару раз, рванул за край кирасы, увидел подвязанный на тонкую серебряную цепочку кожаный мешочек, ухватил его, рванул к себе и, продолжая сжимать в руке нож, с треском вломился в кустарник, уходя в глубь леса.
Всадники домчались до убитого товарища, но углубляться в непролазную чащу, естественно, не стали. Мужик, отойдя от реки на сотню шагов, остановился, привалился к сосне, пытаясь отдышаться. Немного придя в себя, спрятал нож обратно за голенище валенка, развязал мешочек. Вместо ожидаемого золота там оказался еще сохранивший запах духов кружевной платок, прядь пшенично-золотых волос и ладанка с какими-то опилками. Русич разочарованно сплюнул, отшвырнул его в сторону, успевшую остыть на морозе серебряную цепочку запасливо намотал себе на запястье и, при каждом шаге глубоко проваливаясь в снег, стал пробираться вверх по течению.