Крестоносец поморщился, отвернулся от собеседника и взгляд его упал на серва. Прослав моментально склонился в низком поклоне и стал тихонько отступать в сторону. Больше всего он боялся, что командующий сейчас прикажет ему забрать раненых или убитых, и везти в Сапиместку. Это означало, что поход для раба и его лошади окончится навсегда — а воевать Прославу с каждым днем нравилось все больше и больше.
Это раньше, будучи мальчишкой, он все время боялся, что кавалер Ханган загребет его с собою в поход и где-нибудь в Литве такие же братья-славяне изрубят его на куски, истыкают копьями, расстреляют из луков и арбалетов, и останется он гнить в какой-нибудь выгребной яме неизвестного ему города. Однако сейчас его мнение о военном деле изменилось совсем в другую сторону.
За тот месяц, что серв провел при осадившей Гдов литовской армии, он раза три съездил в Сапиместку, отвозя туда раненых, и доставляя назад мороженное мясо, гусей, ядра и кули с порохом для бомбард. За это время он дважды заезжал домой, каждый раз прихватывая по утаенной свиной полти, заполучил настоящий золотой, так же отданный жене, сам каждый день от пуза отъедался мясом и гусятиной, а его Храпка едва ли не впервые в своей жизни ела зерно чаще, чем сено. Кобылка заметно округлилась и повеселела — тем более, что и работой ее в походе сильно не утруждали.
Что же касается убитых — то их серв видел только раз, когда ринувшиеся в проломленную стену Гдова ландскнехты неудачно угодили под залп русских пищалей. Раненые были, это точно. Но пока он вез их в монастырь, сокрушались они куда больше не о боли, а о том, что делить новую добычу товарищи станут без них, да тому, что полученные за поход дублоны уже пропиты и проедены, а новых теперь не дадут.
И чем дальше, тем больше думал Прослав о том, что зимой по хозяйству хлопот совсем немного; что дома ничего, кроме понуканий и работы от замкового начетника его не ждет. А здесь, на войне, он и лошадку до весны хорошо откормит, сам досыта поест да отдохнет, и для дома чего-нибудь наверняка затихарить сможет.
Нет, возвращаться назад серв никак не хотел. Он собирался победить вместе со всеми. Пусть даже волею Господа он оказался на стороне Богом проклятого Ливонского Ордена, а не против него.
Отступив шагов на пятьдесят, Прослав выпрямился, напялил поверх взлохмаченных волос собачий колпак и, поминутно ожидая оклика, направился к своим саням. Увидел свой груз и окончательно успокоился — нет, его из армии не отошлют. При отходе от русской деревни с земляными, залитыми льдом стенами немецкие стрелки кинули к нему за спину примотанную стальной проволокой к толстой доске кургузую бомбарду, несколько кулей пороха и десяток ядер. Не станут же они все это перегружать, чтобы уложить раненых?
Впрочем, мысли командующего армией были куда разумнее пустых опасений простого ливонского раба. Кавалер Иван помнил, что захватить оседлавшую реку деревушку ему так и не удалось, а значит любой отправленный в тыл транспорт — хоть пустые сани, хоть маленький обоз с павшими и тяжелоранеными — будут перехвачены и уничтожены. Вот как откликается нарушение элементарного правила ведения военной компании: не оставлять за спиной вражеских крепостей!
Однако упрямый дерптский епископ не желал признавать никаких правил и законов, и гнал, гнал армию Ливонского Ордена вперед, к Новгороду. А ну, как окажется, что заговор раскрыт, и ливонцев не пропустят в стены древнего города, что тогда? Окрестные деревни и посады армия, конечно, разорит. Но как потом возвращаться с ранеными и добычей по оставшейся непокоренной земле?
Больше всего получившему отличное образование сыну великого магистра хотелось взять священника под стражу, и держать где-нибудь в отдалении, а самому неспешно и правильно провести кампанию от начала и до полной победы, но… Но из идущей сейчас по реке тысячной армии четыре сотни составляли именно епископские, «монастырские» латники и рыцари, именно епископ выделил для похода две пищали и заплатил ландскнехтам, оставшимся осаждать упрямый Гдов. И вряд ли его вассалы так уж спокойно отнесутся к аресту своего господина и станут исполнять приказы орденского командующего. Приходится выбирать между общепринятыми законами ведения войны и численностью своей армии. Откажись он выполнять прихоти проклятого священника — тот сразу уведет половину войска.
Одно хорошо — после этой стычки он сможет посадить на коней еще шестерых ливонских рыцарей. Из числа тех, что начинали поход, переправившись через озеро на лодках, в надежде заполучить лошадей уже здесь, захватить их в богатых конюшнях Гдова и окрестных русских деревень.