Вернувшись домой, атаман написал письмо Франшэ д’Эсперрэ. Изложив коротко все то, что произошло за последние дни на Дону, атаман писал:
«…Нам нужна Ваша немедленная помощь. Вы обещали ее в ноябре, затем в декабре. И оба раза представители Франции и Англии торжественно заявляли, что они помнят об услуге, оказанной им Россией в 1914–1915 годах, и отплатят за нее, спасая Россию от окончательного краха сейчас и оказав ей помощь в последующем восстановлении. Солдаты, изнуренные 9-месячной борьбой без передышки, помнили это и держались. Но, когда помощь так и не пришла, силы начали покидать их, и они дрогнули. В течение этого месяца наш фронт откатился назад на 300 верст. И опять тысячи людей расстреливаются и подвергаются пыткам. Огромные запасы хлеба разграблены большевиками, и в будущем нас ожидают голод, нищета и бесчестье. Казаки больше не верят в помощь союзников. Со всех фронтов я получаю слезные мольбы – покажите нам этих союзников.
Помощь уже опоздала, но лучше поздно, чем никогда. Необходимо срочно направить хотя бы в направлении Луганска 3–4 батальона, чтобы слух о том, что Вы здесь, мог бы распространиться по фронту и поднять наш дух и решимость. Было бы хорошо, если бы Вы смогли направить войска на станцию Чернышевская, где моральная поддержка нужна более всего. Помощь необходима, и немедленная.
Я предвидел, что случится с капитаном Ошеном, первым французом, посетившим нас, и еще 30 декабря говорил об этом капитану Фукэ и Бертелло. И я говорю теперь: быстро пройдут 2–3 недели, и в результате неверия Дон падет и подчинится игу большевиков, а Франции придется либо вновь его завоевывать, используя значительные силы, либо допустить на несколько лет господство анархии в России.
Последний месяц Дон представляет собой бойню. 30 тысяч человек погибли за Отечество. Неужели же их кровь не заслуживает такого простого знака внимания, как посылка 3–4 батальонов с двумя батареями для моральной поддержки? Кровь русских, пролитая за победу Франции, взывает к небу и требует расплаты…» (Оригинал написан по-французски. – Примеч. ред.).
Это письмо повез капитан Фукэ в тот же вечер для отправки с особым курьером, и с тем же поездом атаман отправил генералу Деникину офицера с письмом, где в выражениях, полных негодования, описывал требования капитана Фукэ и прилагал подлинные условия, данные ему Фукэ.
29 января атаман получил телеграмму от капитана Фукэ, в которой тот писал, что он не пошлет войска в Луганск до тех пор, пока не получит с особым курьером присланного ему подписанного атаманом и прочими лицами соглашения о подчинении генералу Франшэ д’Эсперрэ и об уплате всех убытков французских горнопромышленников.
В 8 часов вечера атаман собрал чрезвычайное совещание управляющих отделами и членов Круга и прочел им требования представителя Франции. Все правительство и интеллигентная часть Круга высказали свое полное негодование по поводу наглого поступка капитана Фукэ, – простые казаки молчали. Вопрос слишком близко касался их, и они готовы были подчиниться не только французскому генералу, но самому черту, лишь бы избавиться от большевиков. Члены правительства и Круга в лице его председателя В.А. Харламова выразили одобрение действиям атамана и сказали, что атаман иначе и не мог поступить.
Генерал Деникин на письмо атамана отозвался сейчас же следующей телеграммой: «0109. Главнокомандующий получил Ваше письмо и приложенные документы, возмущен сделанными Вам предложениями, которые произведены без ведома Главнокомандующего, и вполне одобряет Ваше отношение к предложениям. Подробная телеграмма следует вслед за этим. Екатеринодар, 30 января 1919 года. 01524. Романовский».
Но легче от этого не было. Факт оставался фактом. Прошло почти три месяца со дня первой связи с союзниками, а помощи от них не было никакой. Фронт быстро разлагался. 30 января еще четыре хороших полка на Северном фронте перешли на сторону красных.
В Новочеркасске служили панихиды по атамане Каледине, была годовщина его смерти, и хоронили командующего Южной армией генерала от артиллерии Иванова – он умер 29 января в Новочеркасске от сыпного тифа, и невольно печальные воспоминания и сопоставления шли в голову. Тяжелые это были дни. Дни смятения и сомнения, и в эти дни на свою вторую сессию собирался Большой Войсковой круг.