Обгонявший меня подъесаул Артемов[297], сменный офицер артиллерийского отдела нашего училища, заметив, что мне очень холодно и трудно пешком, предложил отдохнуть на его лошади, но я побоялся еще больше замерзнуть верхом и мужественно отказался. Наконец, Новочеркасск исчез из вида и мы оказались в открытой со всех сторон степи…
В Ольгинской переправились по льду через Дон и пошли прямо на юг. Вскоре появились первые отставшие подводы, нагруженные домашним скарбом или казенным имуществом. Несколько раз глухо хлопнули в воздухе выстрелы: добивали выбившихся из сил или покалеченных лошадей. Из степи же, справа и слева, подходили все новые и новые люди и втягивались на дорогу. Жаль было видеть брошенных женщин, иногда с детьми на руках, и не менее тяжело было любоваться группами чистокровных выхоленных лошадей, уводившихся с Задонья донскими коннозаводчиками… А тут еще неожиданно пришла оттепель, и степные дороги превратились в месиво грязи и талого снега.
2-я сотня атаманского военного училища шла с остановками только на ночлеги. Наши походные кухни мы находили не сразу, а днем во время движения просто приходилось голодать. Появились и первые насекомые.
От усталости, растертых до крови ног и недоедания я начал отставать на переходах. Моим спутником оказался юнкер-пластун Женя А. Он был приятным собеседником, и мы плелись с ним вместе по разбитой дороге, вспоминая жизнь и друзей в Новочеркасске. Раздобыв же где-нибудь, при содействии ясных голубых глаз, нежного румянца и ангельской улыбки Жени А. краюху хлеба, мы делились ею по-братски.
В одной из хат, стоявшей невдалеке от дороги, мы нашли статного, опрятно одетого мужчину, но без погон на гимнастерке. Он дал нам напиться воды, но, увидев наши юнкерские погоны, усадил за стол и из своих скромных запасов принялся кормить нас. При прощании с ним оказалось, что он – старый фельдфебель л. – гв. 4-го стрелкового Императорской Фамилии полка. Мы были очень тронуты его добротой и необыкновенной деликатностью обращения с нами.
На следующем переходе мне стало так трудно идти, что я упросил Женю А. не останавливаться из-за меня и обещал догнать его, как только немного отдохну. Что случилось дальше, я не понял: видимо, потерял сознание или просто крепко заснул, тут же, сбоку дороги, на мокрой земле. Пришел я в себя от голоса: «Что с вами, юнкер?» Надо мною стоял всадник на лошади, закутанный башлыком, с погонами подъесаула-артиллериста. И он, и я моментально узнали друг друга: это был Володя Самсонов, наш бывший кадет, проходивший мимо со своей батареей. Я объяснил ему, что отстал от сотни и решил отдохнуть. «Да ты с ума сошел спать в луже ледяной воды». Самсонов подозвал вахмистра и приказал ему посадить меня на один из зарядных ящиков. Так я добрался до ближайшей станицы, где Самсонов передал меня войсковому старшине Китайскому, тоже бывшему кадету моего корпуса. Казаки его полка потеснились за столом и сердобольно принялись кормить. Они даже уступили мне печь, но на ней я уже нашел какую-то молоденькую сестру милосердия. Она довольно пренебрежительно оглядела меня сверху и спросила: «Зверей много?» – но, видя мое смущение, сейчас же добавила: «Впрочем, это ничего. Я не боюсь. Лезьте» – и повернулась к стенке.
Около Кущевки я, наконец, догнал мою сотню и присоединился к ней.
Станица была забита войсками и беженцами. Грязь на улицах стояла неимоверная. То там, то сям торчали в ней оглобли застрявших повозок, иногда целые ящики или чемоданы с оставленным добром, даже сапоги и пр. В этом тягучем болоте грязи и луж воды поток конных и пеших людей, обозов с изможденными лошадьми медленно и беспрерывно двигался дальше к югу. Тяжелые сцены встречались теперь все время вдоль пути, и проходившие старались не оборачиваться: помочь было невозможно.
Так юнкера добрались до станицы Павловской, и тут внезапно вернулась зима с глубоким снегом и крепчайшими морозами. Кормили нас совсем скудно, денег не было, выкупаться или даже выстирать белье не представлялось никакой возможности. Моему полувзводу особенно не повезло: хозяйка наша оказалась на редкость злющей и до крайности скупой бабой. Она отвела нам лишь одну комнату в своей избе, дала по охапке соломы на человека, чтобы не спать на холодном земляном полу, и больше ничего от нее добиться было невозможно. Даже печь она запретила топить. Другим юнкерам было лучше: они стояли в теплых хатах и кое-где казачки даже подкармливали их.
297
Артемов Иван Ильич, р. в 1897 г. Хорунжий донской артиллерии. В Донской армии и ВСЮР; с 25 декабря 1919 г. подъесаул, в 1920 г. командир взвода в Донском пластунском юнкерском полку, затем сменный офицер в Атаманском военном училище до эвакуации Крыма. Был на о. Лемнос. Осенью 1925 г. в составе Атаманского военного училища в Болгарии. Есаул (4 августа 1921 г.). В эмиграции в США. Умер 28 сентября 1976 г. в Сан-Франциско (США).