Однажды утром ко мне вошел отец и, посмотрев на мое хождение, спросил: «Что ты думаешь делать? Красные под Каменской…» Конечно, за все время болезни я ничего не слышал и не думал о фронте, и это известие меня ошеломило и обеспокоило. Надо послать записку в дивизион с просьбой прислать казака и коня. Через два дня их прислали, но на следующее утро и казак, и конь исчезли, а из дивизиона сообщили, что и там их нет, и на мою просьбу прислать кого-либо за мной ответа не последовало. Послал записку знакомому доктору, он обещал взять меня на госпитальную повозку, но я уже никому не верил и готов был уйти пешком, несмотря на то что с трудом мог пройти от стены к стене моей комнаты.
Однажды я услышал шум во дворе, выглянул в окно и увидал человек десять конных казаков. Оказалось, что мой близкий друг войсковой старшина Нефедов[306], старый офицер нашей батареи, прислал за мной разведчиков и коня, когда батарея проходила в Новочеркасске. Радость моя была неописуема. Попрощался, как потом оказалось, навеки с отцом, с помощью казаков сел на коня и вскоре присоединился к батарее.
В станице Хомутовской мы простояли несколько дней, силы мои быстро восстанавливались, и однажды командир батареи полковник А.И. Афанасьев[307] обратился ко мне: «Все офицеры у меня сейчас заняты, не смогли бы вы на повозке проехать в Ростов, есть надежда получить кое-какое обмундирование, я напишу требование». – «Ну конечно», – отвечаю, и на следующий день выехал в Ростов.
Не помню точно, не доезжая ли до Батайска или между Батайском и Ростовом, был маленький деревянный мостик. Когда я подъехал к нему, то увидал, что перед ним и с другой стороны какая-то охрана, которая никого на мост не пускала. Я вылез из повозки и пошел узнавать, в чем дело. В это время со стороны Ростова подошел автомобиль, из которого вышли четыре человека и перешли мостик на нашу сторону. Видимо, шофер опасался его малой прочности. В трех шагах от меня прошел генерал Деникин, я заглянул ему в лицо, и мне показалось, что дело плохо, но все же я решил ехать дальше.
Уже темнело, когда моя подвода начала подниматься на пустынный крутой спуск в Ростов, и вдруг я увидал впереди черную массу, которая двигалась не только прямо по мостовой, но и по тротуарам. «Держи к фонарному столбу – сомнут», – бросил я вознице и вылез из повозки. Это проходили кубанские части, в черных бурках, накинутых на плечи, шли они без всякого порядка, потоком. «Какого полка?» – «Уманского…» Я пропустил человек десять. «Какого полка?» – «Лабинского…» Порядка никакого, части смешались, а что же мне делать? «Кто здесь офицеры?» – «Я, полковник (фамилию не помню)». Я пробиваюсь к нему: «Скажите, пожалуйста, Ростов еще в наших руках или нет?» – «Ничего определенно сказать вам не могу – видите, что происходит…» Я, выждав, пока поток не поредеет, поворачиваю назад.
Мы доходим до станицы Екатерининской Кубанской области и там останавливаемся. От когда-то многочисленной 1-й Донской гвардейской дивизии[308] осталось маловато: большие потери в боях да, пожалуй, еще больше скосил тиф.
У меня последнее время часто бывали сильные головные боли: были ли это последствия контузии или тифа? Единственным спасением были покой и сон, а поэтому в канун нового 1920 года, когда наши офицеры собирались его встретить, то я, ложась спать в 8 часов вечера, попросил, чтобы меня не будили и справляли бы праздник без меня. Но вот кто-то меня будит… вскакиваю… головная боль прошла, выспался, чувствую себя великолепно. Около меня полковник Афанасьев: «Только что вахмистр доложил, что из батареи сбежало пять казаков. Мы, как видите, ничего не можем сделать, вся надежда на вас, ведь вы же понимаете – какой это скандал!» И вот в ночь нового 1920 года в сильный мороз я догнал сбежавших казаков и вернул их в часть. Позже я попросил разрешения выступать на суде, и оно мне было дано.
«Господа офицеры, – обратился я к суду, – мы только что оставили наших дорогих, близких, родных, наши семьи. Все наши мысли – там, с ними, мы мучаемся, но у нас есть сознание долга, дисциплина, и мы стараемся скрывать наши чувства, а что можно требовать вот, например, с Соловьева?..» Я указал на одного из подсудимых, розовощекого маленького казачка, которому по виду нельзя было дать больше 17 лет. «Чувства долга у него еще совершенно нет, а дисциплина едва его коснулась, и если вы спросите его, почему он бежал, то я ничуть не буду удивлен, если он вам ответит: хочу домой к маме…» Конечно, и все судьи переживали то, о чем я говорил, но все же такой проступок нельзя было оставить совсем без наказания, и поэтому было вынесено постановление: «30 плетей и вернуть в часть». В то время я никак не мог предполагать, что в скором времени судьба сведет меня с Соловьевым при совсем других обстоятельствах.
306
Нефедов Владимир Михайлович. Из казаков ст. Новочеркасской Области войска Донского. Сотник, командир 22-й Донской казачьей батареи. В Донской армии; в январе – марте 1918 г. на той же должности. В Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода, затем снова в Донской армии; на 1 января 1919 г. сотник, командир 29-й батареи; в декабре 1919 г. – 1920 г. есаул, старший офицер в 1-й или 2-й Донской казачьей батарее, врио командира 3-й Донской конной батареи до эвакуации Крыма. Войсковой старшина (9 апреля 1920 г.). Эвакуирован на о. Проти на корабле «Ростав Павел». Был на о. Лемнос. Осенью 1925 г. в составе 5-го Донского казачьего полка в Болгарии. В эмиграции во Франции. Окончил Высшие военно-научные курсы в Париже (6-й вып.). В 1941 г. секретарь Союза донской артиллерии.
307
Афанасьев Алексей Иванович. Есаул. В Донской армии; с 19 декабря 1918 г. войсковой старшина, в 1920 г. во 2-й Донской казачьей батарее, 1 января 1919 г., на декабрь 1919 г. командир 2-й Донской казачьей батареи. Орден Владимира IV ст. 10 февраля 1919 г. Полковник (9 марта 1920 г.). Взят в плен весной 1920 г. под Новороссийском. Расстрелян 1920–1921 гг. в Архангельске или других лагерях.
308
Имеется в виду 1-я Донская конная дивизия (I). Формировалась в Донской армии с 4 мая 1918 г. в составе Молодой армии. Входила в состав Южной группы Донской армии, затем – Западного фронта Донской армии, с 23 февраля 1919 г. – 3-й Донской армии. С 12 мая 1919 г. вошла в 3-й Донской отдельный корпус. На 5 октября 1919 г. всего насчитывала 943 штыка, 497 сабель, 31 пулемет, 8 орудий. Включала лейб-гвардии Казачий (194 штыка, 66 сабель, 8 пулеметов), лейб-гвардии Атаманский (240 штыков, 131 саблю, 9 пулеметов), 4-й Донской казачий (298 штыков, 180 сабель, 8 пулеметов) и 3-й Калмыцкий конный (211 штыков, 120 сабель, 6 пулеметов) полки, Конно-саперную сотню (203 человека) и 1-й Донской конно-артиллерийский дивизион: 1-я и 2-я Донские конные батареи (по 4 орудия каждая). Начальник – генерал-лейтенант Ф.Ф. Абрамов (до ноября 1919 г.). Начальники штаба: полковник Б.А. Иванов (умер 16 августа 1919 г.), полковник Е.И. Никитин.